Доминион. История об одной революционной идее, полностью изменившей западное мировоззрение - [36]

. Нерон, лишая римских аристократок предоставленной им законом неприкосновенности – даже на одну ночь, – конечно, играл в опасную игру с существовавшей в Риме классовой системой; но на её основы он не покушался. Воспользоваться услугами проститутки или рабыней для удовлетворения половых потребностей было для римлянина не зазорнее, чем справить нужду на обочине дороги. В конце концов, латинское слово meio означает одновременно и «мочиться», и «испускать семя». Подобным взглядам Павел противопоставил принципиально иное отношение к телесному. «Разве не знаете, что тела́ ваши суть члены Христовы?» [230] Вот какие требования предъявлял он к коринфянам. Мог ли мужчина, сознающий, что члены его тела посвящены Господу, даже помыслить о том, чтобы совокупиться с блудницей, стать с ней единой плотью? Но объявив, что тело – «храм живущего в вас Святаго Духа» [231], Павел не просто признал отношение большинства коринфских и римских мужчин к половой жизни чем-то кощунственным. В то же время он давал тем, кто обслуживал этих людей, девицам в тавернах и размалёванным мальчикам из борделей, надежду на спасение. Пострадать так, как страдал Христос, перенести унижение, избиение, всевозможные злоупотребления, значило причаститься Его славы. В своём послании Павел уверял римлян, что те, кого Бог признал своими детьми, могут надеяться и на искупление для тела. «Если же Дух Того, Кто воскресил из мертвых Иисуса, живет в вас, то Воскресивший Христа из мёртвых оживит и ваши смертные тела Духом Своим, живущим в вас» [232].

Революционный посыл этого Послания не мог не вызвать у его слушателей насущных вопросов. В тесных лавках, где «призванные святые» Рима собирались и устраивали общую трапезу в память об аресте и страданиях Христа, мужчины сидели бок о бок с женщинами, а свободные граждане – с рабами. Если Христос равно искупил всех их, если они всё равно были любимы Богом, как следовало им относиться к иерархии, без которой даже самое скромное римское домохозяйство просто не выжило бы? Отвечая, Павел не мог избежать определённой двусмысленности. Конечно, он категорически отверг мысль о том, что для божественного правосудия, обещанного тем, кто крестился во имя Христа, имело значение их положение в обществе. «Ибо нет лицеприятия у Бога» [233]. Все были равно искуплены, перестав быть рабами греха и смерти. Господин был таким же сыном Божьим, как и раб: не меньше, но и не больше. А значит, всех должна была объединить взаимная любовь. Павел всячески призывал к этому; но он не довёл эту радикальную идею до логического завершения. Хозяин мог любить своего раба братской любовью, раба могли почитать как святого, раб мог получить дар пророчества, но при этом он оставался рабом. Павел объяснял: «…как, по данной нам благодати, имеем различные дарования, то, имеешь ли пророчество, пророчествуй по мере веры; имеешь ли служение, пребывай в служении…» [234]. У кого было оба дара, тот, конечно, должен был заниматься и тем и другим.

Павел, проповедуя своё учение, по крайней мере, сам поступал так, как призывал поступать других. Он добровольно отказался от привилегий, полагавшихся ему по праву рождения. Павел был не просто книжником; если верить свидетельству Луки, от отца он унаследовал права римского гражданина [235]. Но отстаивать свои права Павел склонен не был. Он бесстрашно говорил о том, во что верил, но при этом признавал за представителями власти право подвергать его за это наказанию. Он не отказывался от возможности проповедовать в синагогах, но подчинялся их строгим уставам. «От Иудеев пять раз дано мне было по сорока ударов без одного» [236]. Точно так же, несмотря на презрение к притязаниям цезарей на божественность, Павел призывал церкви Рима не противостоять Нерону открыто. «Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены» [237]. Убеждённость в том, что у верующих не было отечества, кроме Царства Небесного, сочеталась у Павла с готовностью использовать на благо миссии всё то, в чём проявлялось господство земных властей. Синагоги предоставляли ему возможность привести ко Христу собратьев-иудеев – и он пользовался этой возможностью. Коринфские и римские домовладельцы предоставляли помещения для встреч новообращённых, жертвовали средства для нужд миссии и для помощи голодающим Иудеи – и Павел пользовался их щедростью. Могущество Рима обеспечивало мир, благодаря которому Павел мог беспрепятственно путешествовать – и он не собирался призывать обращённых к восстанию против империи, ставя под удар интересы миссии. Слишком многое стояло на кону. Не было времени выстраивать новое общество с нуля. В распоряжении Павла было лишь небольшое окно возможностей – и за это время нужно было основать как можно больше церквей, подготовив мир ко Второму пришествию: «Ибо сами вы достоверно знаете, что день Господень так придет, как тать ночью» [238].

И постепенно начинало казаться, что устои мироздания в самом деле заколебались. Летом 64 г., через несколько недель после скандального уличного празднества, устроенного Нероном, в Риме вспыхнул страшный пожар. Он свирепствовал несколько дней. К тому моменту, как его наконец удалось потушить, примерно третья часть города превратилась в дымящиеся руины. Выискивая виноватых, Нерон обратил внимание на «призванных святых». Выдвинутые против них обвинения – в поджоге и «в ненависти к роду людскому»