Доминион. История об одной революционной идее, полностью изменившей западное мировоззрение - [35]
Между тем Рим уже превратился в огромную сцену для впечатляющего пришествия. Пока Павел посещал город за городом, возвещая о грядущем конце времён, в столице к власти пришёл молодой цезарь, любивший размывать границы между человеческим и божественным самым экстравагантным образом. Нерон, праправнук Августа, тоже считался сыном бога – благодаря приёмному отцу, которого после смерти сразу же провозгласили небожителем. Новый император пользовался благосклонностью небес с самого рождения, когда его коснулись золотые лучи восходящего декабрьского солнца. Льстецы сравнивали его с Аполлоном, предвещая, что он рассеет звёзды, наполнит мир радостью и «законов молчанье нарушит» [225]. По сравнению с временами Августа во времена Нерона подобная пропаганда стала гораздо более прямолинейной, принимая крайние формы. Свою «благую весть» Нерон принёс в Грецию в самой броской манере: освободил провинцию от уплаты налогов, начал строительство канала через Коринфский перешеек и принял участие в Олимпийских играх. Ресурсы всего мира были в его распоряжении. Монеты, статуи, знамёна – всюду можно было увидеть изображения Нерона в ореоле божественного огня. На улицах столицы он изображал возницу солнечной колесницы. С большим старанием он учился играть на лире, а для своего первого публичного выступления избрал песнь о наказании Ниобы. Поклонникам Нерона казалось, что на землю сошёл Аполлон: жестокий, великолепный, всегда сияющий.
У Павла, конечно, подобные капризы вызывали отвращение – но не только у Павла. Выступая на публике в качестве возницы или музыканта, Нерон демонстрировал неприкрытое презрение к почтенному римскому предрассудку, представлению о том, что развлекать публику – удел людей самого низкого статуса. Сознавая, что идёт против древних нравов, Нерон и не думал останавливаться, ведь он поступал так намеренно. Одно объединяло императора и апостола: вера в то, что в мире, который недавно посетило божество, ничто не может оставаться прежним. Как сын бога и правитель мира, Нерон не обязан был подчиняться унылым, устаревшим условностям, которыми руководствовались смертные. Не обращая на них внимания, он, словно герой греческой трагедии, убил родную мать, а затем и беременную жену и, переодевшись женщиной, вышел замуж. Такой жизнью жили герои мифов. В городе, которым управлял сверхчеловек, не было места банальной благопристойности. Сам Рим сделал он соучастником регулярных и потрясающих преступлений против нравственности. Летом 64 г. на городских улицах устроили большой праздник, символизировавший торжество нового порядка вещей. Амфитеатр в центре города превратили в искусственное озеро, в котором плавали морские чудовища. А по берегам озера выстроили бордели, посетителей которых обслуживали как уличные проститутки, так и аристократки голубых кровей. Они не имели права отказывать никому; так на одну ночь стёрлось различие между свободными и рабами: «и раб с госпожой в присутствии господина, и гладиатор с благородной девушкой на глазах у отца её совокуплялись» [226].
Но на окраинах разросшейся столицы, в многоэтажных жилых домах и ремесленных лавках крупнейшего города мира, тут и там обнаруживались общины людей, отрицавших условности и устои решительнее, чем сам Нерон. Не Павел основал церкви Рима. Верующие во Христа появились здесь ещё до его приезда. И всё же ничего похожего на послание, которое Павел отправил им из Коринфа – подробное изложение того, во что он верил, «всем находящимся в Риме возлюбленным Божиим» [227], – они прежде не читали и не слышали. В Послании к римлянам, самом обстоятельном из когда-либо написанных Павлом, говорилось, что они будут удостоены чего-то гораздо более революционного, нежели любая из выдумок Нерона. Во время празднеств император приглашал народ насладиться мимолётным удовольствием, достойным цезаря; Павел же в своём послании предлагал нечто гораздо более ошеломляющее. «Сей самый Дух свидетельствует духу нашему, что мы – дети Божии» [228]. Здесь прямо говорится о том, чем Нерон никогда бы не подумал делиться. Простолюдинам, от которых разило по́том постоянных трудов, которые обитали в лучшем случае в бедных квартирках или в мастерских на окраинах города, не дозволялось претендовать на титул, которым именовался цезарь. А Павел провозгласил, что именно им это звание принадлежало по праву. Ведь их усыновил Бог.
И речь шла не только о свободных домовладельцах. Устраивая празднества, император дозволял нарушать традиции, но у дозволенного всё же имелись явные границы. Когда дочь аристократа заставляли заниматься проституцией и обслуживать всех желающих, это был лишь символ жестокой истины, которая ни у кого в столице не вызывала сомнения: половой акт – одно из проявлений власти. Овладев городом, легионеры овладевали теми, кто жил в нём. Вне зависимости от пола проникновение означало подчинение: овладевали теми, кто был ниже по статусу: женщинами, варварами, рабами. Тела свободнорождённых римлян считались неприкосновенными, но к остальным это не относилось: «…господин, как считается, волен делать со своим рабом всё, что пожелает»
