Доминион. История об одной революционной идее, полностью изменившей западное мировоззрение - [174]

Толкин всё ещё работал над романом, а над миром уже нависла новая тень недавних несчастий и невиданных ужасов. Толкин был убеждён, что история человечества повествует о войне света и тьмы, начавшейся в незапамятные времена и требующей от тех, кто принял сторону добра, особой бдительности. Но во что-то подобное верили и нацисты. Безусловно, их главари, говоря о миссии национал-социализма, предпочитали избегать подобных выражений. Им больше нравился язык дарвинизма. За год до вторжения в Польшу, ставшего началом очередной ужасной войны в Европе, Гитлер утверждал, будто его идеология представляет собой «холодный взгляд на реальность, основанный на научных фактах и их теоретическом осмыслении» [943]. Победы, одержанные его военной машиной, должны были продемонстрировать, что его народ в самом деле подходит на роль «расы господ». Помимо этого, они предоставляли ему возможность решить вопрос, который казался ему крайне насущным. Нацистские учёные, разрабатывавшие для него иерархии рас, евреев вообще не желали причислять ни к одной из них. К ним нацисты относились как к «контррасе», как к вирусу, считая себя не преступниками, а докторами, борющимися с инфекцией наподобие тифа. Ещё 9 ноября 1938 г. прекрасная синагога, построенная в Кёльне на деньги Оппенгеймов, была уничтожена. Она была лишь одним из множества принадлежавших евреям зданий, которые стали жертвами волны поджогов, прокатившейся в этот день по Германии.

В результате завоеваний Гитлера щупальца его ненависти вырвались за пределы Германии. Ещё до войны они проникли в наполненный книгами кабинет Толкина. В 1938 г. немецкий издатель, пожелавший опубликовать его повесть, написал ему, чтобы уточнить, не является ли Толкин по происхождению евреем. Толкин ответил: «К превеликому моему сожалению, кажется, среди моих предков представителей этого одарённого народа не числится» [944]. Толкин не сомневался, что расистские взгляды нацистов антинаучны. Но он отвергал их прежде всего как христианин. Будучи специалистом по средневековой литературе, он, разумеется, знал, какую роль сыграла Церковь, к которой он принадлежал, в формировании негативного отношения к иудеям и в гонениях на них. Но сам он видел в евреях отнюдь не крючконосых кровопийц из средневековых наветов, а «священный народ мужественных людей, сынов Израилевых, законных детей Божьих» [945]. Эти слова из древнеанглийской поэмы об Исходе были особенно дороги Толкину: он сам перевёл их на современный английский язык. Их создатели отождествляли себя с теми, кто совершил Исход, – так же, как и Беда Достопочтенный. В этой поэме Моисей изображён могучим королём, «владыкой мужчин, предводителем дружины» [946]. Пока нацисты пытались овладеть водами Атлантики и землями России, Толкин вдохновлялся древней поэзией, создавая собственный эпос. Важнейшим элементом сюжета стало возвращение короля, наследника опустевшего трона. Толкин дал ему имя Арагорн. Демонические полчища Мордора напоминают армию фараона; Арагорн, вернувшийся из изгнания, чтобы избавить своих людей от рабства, многим схож с Моисеем. Как когда-то Беда у себя в монастыре, Толкин у себя в кабинете придумывал героя одновременно христианского и иудейского.

Это начинание не было причудой эксцентричного профессора. Многие христиане Европы, став свидетелями величайшей катастрофы в истории еврейского народа, выражали солидарность с иудеями. Набожный католик Толкин делал то, что до него уже делали римские папы. В сентябре 1938 г. тяжелобольной Пий XI объявил себя семитом «в духовном смысле слова». Через год, когда Польша уже была захвачена немецкими войсками, его преемник обратился к верующим с первым папским посланием. Пий XII, сожалея о том, что мечи вспахали кровавые борозды, процитировал Павла: «Нет ни Еллина, ни Иудея…» [947]. Со времён древней Церкви эту фразу использовали для демонстрации различия между христианством и иудаизмом. Христиане, считавшие свою Церковь матерью всех народов, всегда противопоставляли себя иудеям, не желавшим отказываться от своей самобытности, чтобы слиться с массой остального человечества. Но нацисты не видели между ними большой разницы. Когда Пий XII процитировал Книгу Бытия, осуждая тех, кто забыл об общем происхождении всех людей и об обязанности народов проявлять милосердие друг к другу, нацистские теоретики разразились бранью. Им казалось очевидным, что всеобщая мораль – выдумка евреев. Некоторые из них заявили, что не желают, чтобы их детям рассказывали «еврейский миф» об общем происхождении немцев, римлян, негров и евреев от Адама и Евы.

Перед христианами, столкнувшимися с режимом, который решительно отвергал фундаментальные постулаты их веры – единство рода человеческого, обязанность заботиться о слабых и о страдающих, – вставал выбор. Лежала ли на Церкви – как объявил ещё в 1933 г. пастор Дитрих Бонхёффер – «безусловная обязанность по отношению к жертвам любого общественного строя, даже если эти жертвы не принадлежат к числу христиан»? [948] Сам Бонхёффер ответил на этот вопрос, став участником заговора против Гитлера и оказавшись в концлагере, где его ожидала казнь через повешение. Многие христиане, как и он, с честью вынесли выпавшее на их долю испытание. Одни высказывались публично. Другие действовали тайно, всеми силами стараясь спасти соседей-евреев: прятали их в погребах и на чердаках, понимая, что сами рискуют жизнью. Церковные лидеры, разрываясь между стремлением осудить, подражая пророкам, немыслимые преступления и страхом за будущее христианства, занимались невероятной эквилибристикой. «Они сожалеют о том, что папа молчит, – признал Пий XII в приватной беседе в декабре 1942 г., – но папа не может говорить. Если бы он заговорил, стало бы только хуже»