Доминион. История об одной революционной идее, полностью изменившей западное мировоззрение - [170]

Большевики прошли большой путь с тех пор, как в 1905 г. они посетили Лондонский музей естественной истории. Партия, на съезде которой тогда присутствовало меньше сорока делегатов, ныне управляла огромной и древней империей. Столь велика была Россия, что в ней проживало до четверти всех христиан мира. Её монархи презрительно относились к претензиям Римской курии, считая себя наследниками Византии и именуя свою церковь Православной. Но в самопровозглашённом Третьем Риме началась революция. В 1917 г. монархии в России пришёл конец. Власть захватили большевики во главе с Лениным. Избранный народ Маркса – пролетариат – получил свою землю обетованную – коммунистическую Россию. Всем, кто не был достоин жить в этом раю – от членов императорской семьи до крестьян, владевших парой коров, – было уготовано истребление. Такая же судьба ждала и Церковь. Сам Ленин колебался, опасаясь, что злить верующих контрпродуктивно, но логика революции не знала пощады. «Религия и коммунизм несовместимы ни теоретически, ни практически» [923]. От священников следовало избавиться. В 1918 г. имущество Церкви была национализировано. Епископов расстреливали, распинали вниз головой или сажали в тюрьму. В 1926 г., превратив прославленный монастырь в исправительно-трудовой лагерь, коммунисты убили двух зайцев одним выстрелом; но многим казалось, что процесс отучения народных масс от опиума идёт слишком медленно. В 1929 г. эта ответственная задача была поручена организации, недвусмысленно названной «Союзом воинствующих безбожников». Перед ней поставили цель уничтожить религию раз и навсегда; по расчётам, на это должно было уйти лет пять. Были организованы целые миссии, по стране разъезжали целые поезда. В отдалённых уголках Сибири, где христианство не было распространено повсеместно, хватали шаманов и сбрасывали их с самолётов, предлагая им полетать. Безбожники готовы были добраться до каждого оплота суеверия, чтобы уничтожить местные святыни, устранить религиозных лидеров, разогнать тьму невежества и зажечь свет разума. Они не сомневались: религии – беспочвенным фантазиям, надуманным пророчествам, бессмысленному самообману – неизбежно придёт конец. Со времён Маркса это было научно доказано.

Многие за пределами Советского Союза – так теперь называлась бывшая Российская империя – с ними соглашались. Именно поэтому тем январским днём фрау Зальм не удалось достучаться до друзей покойного мужа. Но их возмущение ярко демонстрировало парадокс, над которым иронизировал ещё Ницше. Коммунисты, считавшие погребение в соответствии с церковным обрядом своего рода кощунством, не столько отвергали христианство, сколько косвенно признавали родство с ним. К 1930-м гг. всё больше и больше христиан приходили к сбивающему с толку выводу, что большевики – приверженцы идеи с глобальными претензиями и бескомпромиссными принципами – представляют собой передовой отряд некой «антицеркви» [924]. Как когда-то Григорий VII, они втоптали притязания императора в снег; как Иннокентий III, они боролись с реакционными силами огнём, создав подобие инквизиции; как Лютер, они глумились над наростами суеверий; как Уинстенли, они объявили землю общей сокровищницей, а всех возражавших подвергли суровому наказанию. Тысячу лет стремление крестить мир в водах реформации, чтобы увидеть его родившимся заново, было отличительной чертой латинского христианского мира. В Европе это стремление не раз принимало форму революции; в земли, где привыкли мыслить по-другому, оно не раз приносило с собой разрушение. Вооружившись учением немецкого экономиста, Ленин поступил с русским православием не лучше, чем Кортес – с богами ацтеков. О том, что традиция ревностного миссионерства, корнями уходящая в христианство, может послужить не дальнейшему распространению, а искоренению христианской религии, большинство христиан не могли и подумать, – слишком жестокой казалась эта мысль. Но самые проницательные всё понимали. Безбожие Советского Союза было не столько отречением от Церкви, сколько мрачной, убийственной пародией на неё. «Большевистский атеизм – это проявление новой религиозной веры» [925].

Мечта о создании нового порядка на руинах старого; о Царстве святых, которое продлится тысячу лет; о Страшном суде, на котором несправедливые будут отделены от справедливых и приговорены к геенне огненной – эти картины вставали перед воображением верующих христиан с древнейших времён. Христианские власти беспокоились по поводу того, куда могут завести такие устремления, и всячески стремились их контролировать; но, несмотря на эти попытки, элементы желанного апокалипсиса, размываясь, переплетаясь, раз за разом приобретали новые контуры. В Германии они постепенно превращались в обширные метастазы. Не все участники военизированных формирований в Берлине были коммунистами. На улицах происходили ожесточённые стычки. Перепробовав всё, фрау Зальм напоследок упомянула имя проблемного жильца – и все в дальней комнате пивной разом вскочили. В один миг настроение собравшихся резко переменилось. Несколько мужчин вместе с фрау Зальм покинули заведение и направились к ней в квартиру. Несколькими днями ранее в коммунистической газете был напечатан недвусмысленный лозунг. Той ночью, затаившись на кухне, фрау Зальм, дожидаясь звона колокольчика, с помощью которого она обычно объявляла о приходе гостей, три бойца готовились отозваться на призыв из газеты: «Бей фашистов, где бы они ни прятались!»