Доминион. История об одной революционной идее, полностью изменившей западное мировоззрение - [167]

Ещё в годы учёбы в Высшей школе художественного ремесла в Дрездене, саксонском городе, славившемся своей красотой, Дикс экспериментировал с разнообразными стилями. Когда началась война, ему было всего двадцать три года; родившись в небогатой семье, он всеми силами стремился сделать себе имя. Оказавшись на Сомме, среди бесконечной бойни в грязи, он стал свидетелем сцен, которые ни один живописец прошлых веков не мог даже вообразить. По ночам, когда он, съёжившись, рисовал при свете карбидной лампы, вспышки выстрелов освещали нейтральную полосу и искорёженные тела, висящие на колючей проволоке. Каждое утро рассвет озарял усеянную воронками панораму смерти. Первого июля, в первый день битвы, пулемётные очереди скосили почти двадцать тысяч британских солдат, безуспешно пытавшихся занять траншеи противника; ещё сорок тысяч были ранены. Всего за две недели по каждому метру немецких позиций было выпущено более 300 килограммов снарядов. Изобретались новые способы убийства людей. Пятнадцатого сентября чудовищные машины, которые создавшие их британцы назвали танками, впервые выкатили на поле боя, сметая всё на своём пути. К концу месяца летающие машины принялись регулярно сбрасывать бомбы на траншеи противника. Лишь в конце ноября бойня остановилась. Потери превышали миллион человек. Диксу, согнувшемуся за пулемётом, казалось, что преобразился весь мир. «С человечеством, – писал он, – происходят демонические перемены» [904].

Многие, впрочем, считали, что сражаются на стороне ангелов. За год до начала войны в Саксонии был воздвигнут величественный монумент в память о кровавом триумфе над Наполеоном. Центром мемориала стала колоссальная статуя архангела Михаила с пылающим мечом в руке. В том, что борьба Германии с враждебными державами подобна войне, которую ангелы ведут с демонами, были убеждены даже на самом верху. Кайзер, видя, что война затягивается, а последствия морской блокады Германии становятся всё заметнее, ещё сильнее поверил в то, что британцам помогает сам дьявол. В свою очередь, патриотично настроенные британцы говорили то же самое о немцах с самого начала войны. Епископы и газетчики объединились, чтобы вбить эту мысль в головы соотечественников. Немцы опустились до «грубого и беспощадного военного язычества» [905], вроде того, от которого их тысячу лет назад стремился спасти Бонифаций. Они вновь начали поклоняться Вотану. «Таймс» писала, что «в Германии на христианство начинают смотреть как на отжившую веру» [906].

Но диванным воякам, возможно, легче было поверить в это, чем солдатам в окопах. Недалеко от линии фронта, в городке Альбер, находилась базилика, увенчанная золотой статуей Богоматери с Младенцем. Годом ранее в шпиль попал снаряд; но статуя каким-то чудом не упала. Среди солдат – как британских, так и немецких – начались пересуды: говорили, что сторона, которая собьёт статую, неминуемо проиграет войну. Но многие, обратив взоры к Пресвятой Деве, задумывались не о том, кому достанется победа, а о страданиях обеих сторон. «Фигура, прежде триумфально венчавшая башню собора, – писал один британский солдат, – ныне склонилась, словно переживая величайшее горе» [907]. Богоматерь, в конце концов, знала, что такое оплакивать сына. Неудивительно, что среди мучений и горя, воцарившихся во всей Европе, образ распятого Христа в глазах многих приобрёл новую силу. Разумеется, обе стороны стремились использовать это в своих целях. В Германии морскую блокаду сравнивали с гвоздями, пронзившими тело Христа; в Британии история о канадском пленнике, распятом немцами, превратилась в пропагандистское клише. Так или иначе, в душах самих солдат, ежедневно рисковавших запутаться в колючей проволоке, попасть под град пулемётных выстрелов или погибнуть от прямого попадания снаряда, не покидавших долины смертной тени, распятие находило особый отклик. Христос страдал, как и они. Солдаты, сражавшиеся в битве на Сомме, с удивлением отмечали, что придорожные кресты, побитые и изрешечённые пулями, несмотря на повсеместное опустошение, выстояли. Даже на протестантов, даже на атеистов это производило впечатление. Солдаты представляли себе, что Христос принимает участие в их несерьёзных беседах в траншеях и не оставляет их в часы бессилия и боли. «Сомнений нет, мы знаем, что Ты здесь!» [908]

Отто Дикс в окопах много думал о страданиях Христа. Он был воспитан в лютеранской вере и взял с собой во Францию Библию. За время службы он видел достаточно артиллерийских атак, чтобы их последствия начали напоминать ему вид Голгофы. Как художник он не мог не отметить сходство страшного зрелища гибели солдата на металлическом обломке с распятием. И всё же Дикс отказывался – до такой степени, что британские пропагандисты сочли бы это подтверждением всех своих опасений насчёт немецкого характера, – признать, что страдания Христа не были бесполезными. Он считал, что искать в них смысл – значит держаться за ценности раба. «Быть распятым, погрузиться в глубочайшую бездну жизни» – это уже награда. В 1914 г. Дикс добровольцем отправился на войну, чтобы познать границы жизни и смерти, понять, что чувствуешь, когда вонзаешь в живот противнику штык и поворачиваешь его в ране; когда на твоих глазах твой товарищ получает пулю в лоб; когда повсюду «голод, блохи и грязь»