Доминион. История об одной революционной идее, полностью изменившей западное мировоззрение - [136]

. За пределами управляющих миром законов, над открытием которых трудились поколения натурфилософов, его не существует: он и есть эти законы. Абеляр, объявивший, что всё, «за исключением возникшего чудесным образом, может быть удовлетворительно объяснено», представить себе не мог, насколько близок был он к истине. Чудес нет. Они невозможны. Есть лишь природа, а воля бога, его заповеди, его провидение – на самом деле лишь естественный порядок. Как и Кальвин, Спиноза считал, что судьба каждого человека предопределена. Но для Спинозы бог был не сверхъестественным судьёй, а геометрией: «…из высочайшего могущества бога, иными словами, – из бесконечной природы его, необходимо воспоследовало <…> всё, точно так же как из природы треугольника от вечности и до вечности следует, что три угла его равны двум прямым» [736].

Такое представление о боге было, конечно, чуждо большинству пасторов. Но на это Спиноза и рассчитывал. Его стремление поставить под сомнение самые основы христианской веры носило не только философский, но и политический характер. Он считал, что «пагубно и для религии, и для государства предоставлять служителям святыни какое-либо право издавать декреты или заниматься делами правления» [737]. С этим многие протестанты были согласны; но казалось, что ситуация в Голландской республике менялась не в их пользу. В 1668 г. попавший под влияние Спинозы проповедник-реформат был арестован; его брат, осуждённый за богохульство, в следующем году умер в тюрьме. Спиноза отшлифовывал свой трактат, веря, что единственный способ лишить Реформатскую церковь власти – нанести удар по её глубинным основам. Нужно было дискредитировать религию как таковую. Спиноза понимал, насколько это опасно. На обложке «Богословско-политического трактата», напечатанного в 1670 г. в Амстердаме, имени автора не было. Даже местом публикации значился Гамбург. Но защитников реформатской ортодоксии провести было не так просто. К лету 1674 г. они убедили власти Нидерландов наложить на сочинение Спинозы официальный запрет. В официальном постановлении перечислялись многочисленные кощунственные выпады этой книги «против Бога, и Его свойств, и досточтимой Троицы, против божественности Иисуса Христа и Его истинной миссии, а также основополагающих догматов истинной христианской религии и, таким образом, против авторитета Священного Писания…» [738] Спиноза был объявлен злейшим врагом христианской религии.

В действительности, однако, написать «Богословско-политический трактат» мог лишь человек, глубоко воспринявший протестантские идеи. Больше всего нидерландские власти смущало не то, что Спиноза осуждал их убеждения, а то, что он подталкивал их самих к беспощадному выводу. Гений Спинозы применил те методы, которые Лютер и Кальвин использовали против папизма, к христианству как таковому. Сожалея о том, что бесчисленное множество людей предано «ещё языческому суеверию» [739], отвергая крещение и посты как праздные «обряды» [740], сокрушаясь, что подлинное учение Христа было искажено папами, Спиноза утверждал то, что вполне мог бы провозгласить строгий пастор-реформат. Даже самые скандальные из его заявлений – что вера в чудеса – не более чем суеверие и что внимательное чтение Священного Писания доказывает, что оно создано людьми без Божьей помощи, – представляли собой лишь утверждения протестантов, доведённые до крайности, до радикализма. Пытаясь обосновать свои взгляды, Спиноза называл себя – так же, как при встрече с квакерами – учеником «света». Разумеется, своё просвещение он не считал чем-то сверхъестественным. Над теми, кого якобы просветил Святой Дух, он насмехался, утверждая, что подобные заявления – не более чем предлог для их собственных фантазий. Источник настоящего просвещения – разум. Своему бывшему ученику, перешедшему, увы, в католицизм, Спиноза писал: «Я вовсе не претендую на то, что открыл наилучшую философию, но я знаю, что я постигаю истинную» [741]. И здесь он избрал знакомую стратегию. Со времён диспута Лютера с Каэтаном протестанты настаивали, что именно их трактовка Священного Писания, их понимание Божьего замысла – самые верные. В лице Спинозы эта традиция принялась пожирать сама себя.

Сам Спиноза, однако, не считал её исключительно протестантской. Будучи евреем, сведущим в Законе своих предков и покинувшим общину, чтобы проповедовать новые идеи, которые очень многих смущали, он прозрачно намекал, кого считает своим явным предшественником. «Павел до своего обращения увидел его [Бога] как великий свет» [742]. Спиноза подразумевал, что свет этот был в самом деле божественным. Павел, в отличие от Моисея и пророков, пользовался методами философов: он участвовал в дебатах, предъявляя своё учение на суд другим. Иудаизм Спиноза критиковал, конечно, беспристрастным тоном учёного, но при этом явно по-христиански. Он восхищался Павлом так же, как Лютер – как апостолом, возвестившим людям Благую весть о том, что заповеди Божьи записаны на скрижалях их сердец. В отличие от Ветхого Завета – Спиноза намеренно пользуется этим термином на страницах «Богословско-политического трактата» – Новый утверждает закон, обращённый ко всем народам, а не к одному-единственному, наполненный «истинной свободой»