Доминион. История об одной революционной идее, полностью изменившей западное мировоззрение - [137]
Конечно, не все христианские добродетели заслужили одобрения Спинозы. Он считал, что смирение иррационально, а сострадание – «дурно и бесполезно» [745]. И всё же приравнивание учения Христа к естественным законам природы было манёвром одновременно дерзким и блестящим. Христианам, у которых не вызывала большого энтузиазма перспектива поклонения треугольнику, он предложил судьбоносное утешение, намекая, что значительную часть христианства можно будет сохранить даже без веры в Бога-Творца. Сам Спиноза не допускал даже мысли о том, что Иисус мог воскреснуть, но в «Богословско-политическом трактате» он без колебаний утверждал, что Христос – Спиноза всегда называл его именно так – воистину достиг сверхчеловеческого совершенства. «И потому голос Христа, как и голос, слышанный Моисеем, может быть назван голосом Божьим» [746]. Даже в неопубликованных сочинениях Спиноза высказывается о нём восторженно. Свободу, которую он ценил превыше всего, во имя которой он трудился всю жизнь, он отождествлял с «духом Христа» [747]. Спиноза быстро стал известен всей Европе как враг религии, но его отношение к Иисусу всегда было проникнуто ощущением глубокой тайны. Когда в 1677 г. Спиноза умер, противники и поклонники единогласно провозгласили его «главным атеистом нашей эпохи» [748], закрыв глаза на его двусмысленное отношение к христианству, на то, что его философия была скорее мутацией, чем новым началом. Квакеры, утверждавшие, что познать истину позволяет внутренний свет, и коллегианты, провозглашавшие, что свет этот – Христос, прокладывали дорогу Спинозе. Все они, вне зависимости от того, уповали они на Дух, на разум, или и на то, и на другое, мечтали положить конец религиозным раздорам; но никому из них этого сделать не удалось.
Стремясь заглушить спор соперничающих доктрин, Спиноза всего лишь добавил к ним ещё один вариант христианской веры.
Прогресс горбуна
Быть христианином – значит быть паломником. Этого убеждения придерживались многие протестанты. Разумеется, они вовсе не ностальгировали по мрачным временам папизма, когда монахи дурачили верующих, призывая их отправиться в дальний путь, чтобы поклониться фальшивым реликвиям. Протестанты понимали под паломничеством путешествие по жизни, в конце которого паломник надеялся встретить ангелов и, облачившись в сияющее одеяние, взойти на Небеса, вступить во град на холме. На пути к этой цели его подстерегали всевозможные препятствия: топи уныния, ярмарки тщеславия и периоды, когда отчаяние вздымалось до самых небес. Многие, вместо того чтобы терпеть тяготы этого странствия и нести на плечах бремя осознания собственной греховности, предпочитали не сходить с места. Но для того, кто осознал, что живёт во Граде погибели, об этом не могло быть и речи. «И я упал подобно птице, подстреленной на верхушке дерева, в чувстве огромной вины и страшного отчаяния…» [749] Так один странствующий проповедник описывал тьму, предваряющую свет пришествия Духа. С этого момента вся его жизнь превратилась в неустанное движение к святости. Таков был путь паломника. Истинное христианство – это движение вперёд, то есть прогресс.
Паломничество к небесному граду, конечно, не требовало от христианина в буквальном смысле отправляться в дорогу. «Не меньше служит тот высокой воле, кто стоит и ждёт» [750]. Но многие протестанты, подобно пилигримам, основавшим в 1620 г. Плимутскую колонию, не могли усидеть на месте. Они жаждали оставить позади горести и искушения Старого Света, чтобы начать жизнь с чистого листа. Некоторые для этого готовы были проехать полмира. В 1688 г. сто пятьдесят человек из числа французских кальвинистов – гугенотов, изгнанных из Франции указом её короля, – сели на корабль, направлявшийся в Капскую колонию, поселение, основанное голландскими купцами на самом юге Африки. Но большинство протестантов по-прежнему предпочитали Америку. В Массачусетсе, где в 1661 г. был принят закон против квакеров, предписывавший привязывать их к повозкам и пороть, пуританам удалось сохранить религиозное единство, которое в родной для них Англии уничтожил Кромвель. Но в Новом Свете были места, непохожие на Новую Англию. Южнее Бостона и Плимута диссиденты свободно селились, не опасаясь преследований. Самым передовым было поселение под названием Филадельфия, что в переводе с греческого означает «Братская любовь». Её основал Уильям Пенн – человек-парадокс. Он был сыном одного из адмиралов Кромвеля, щёголем со связями при дворе короля и квакером, из-за своих убеждений неоднократно оказывавшимся за решёткой. Филадельфия стала столицей колонии, созданной на землях, дарованных Пенну королём, и представляла собой «священный эксперимент»
