Доминион. История об одной революционной идее, полностью изменившей западное мировоззрение - [134]
Кромвель, из никому не известного провинциала превратившийся во властелина Британии, был, конечно, человеком амбициозным; но о том, чтобы посягать на причитающееся Богу, он даже не думал. Однажды он заявил, что скорее разрешит исповедовать в Британии ислам, «чем позволит преследовать кого-то из детей Божьих» [722]. Книги можно было сжигать, но тех, кто их писал, – нет. Даже паписты, как бы ни презирал Кромвель их религию, порой сидели с ним за одним столом. Особенно поразительный эпизод произошёл в 1657 г.: лорд-протектор принял меры, чтобы сына основателя Мэриленда – колонии, основанной в Новом Свете в качестве убежища для католиков Англии, – не был лишён прав на провинцию. Значит, даже самые верные слуги Божьи временами могли так или иначе придерживаться принципа терпимости. Озарение Святым Духом было не так-то просто превратить в государственную политику. Порой следовало не поддаваться экстатической самоуверенности и осознанно идти на компромиссы. Казалось, что иногда благочестие может выражаться в неопределённости.
Единственный учитель – свет
Когда Кромвель упомянул ислам, он, разумеется, пошутил. В этом вопросе он мог позволить себе беспечность: не было никаких оснований полагать, что мусульмане захотят поселиться в Англии. Однако вопрос о том, должна ли благочестивая республика относиться терпимо к людям, которые не признают Христа своим Господом, был отнюдь не праздным. В 1655 г. Лондон посетил раввин из Амстердама. Манассе бен-Израиль подал прошение на имя самого лорда-протектора. Он просил Кромвеля предоставить иудеям право законно проживать в Англии. Запрет, наложенный в 1290 г., до сих пор оставался в силе. Многие протестанты не видели причин отменять его. Реформация не только не ослабила враждебности христиан к иудеям, но во многом лишь усугубила её. Послание Павла к галатам вдохновило Лютера начать борьбу против папства, убедило его, что главное – Дух. Тех, кто отрицал первостепенную роль веры на пути к Богу – как папистов, так и иудеев, – Лютер обвинял в пагубном законничестве. Он считал, что стерильная сухость их учения преграждает жаждущему грешнику путь к живительным водам истины. А непоколебимая вера евреев в то, что они остаются Избранным народом, казалась Лютеру личным оскорблением. «Мы, глупые язычники, не были народом Божьим, но теперь мы – народ Божий. Это доводит евреев до безумия и глупости» [723]. Но если кто и доходил до безумия, то сам Лютер. Под конец жизни он принялся фантазировать о гонениях, которые превзошли бы масштабами всё, что когда-либо делалось с одобрения папства. Он предлагал организовать облаву на иудеев и заставить их заниматься тяжким трудом, а все их Талмуды и синагоги сжечь. «А что не сгорит, следует закопать и покрыть грязью, чтобы никто никогда не увидел ни горстки пепла, ни единого камня» [724].
Даже поклонникам Лютера казалось, что это уже чересчур. Среди протестантов многие презирали иудеев, но находились и те, у кого они вызывали сочувствие. В Англии, где пуритане, считавшие себя новым Израилем, бросились изучать иврит, оно порой приобретало даже оттенок восхищения. Ещё до приезда в Лондон Манассе представители некоторых протестантских течений объявляли грехом то, что «иудеям запрещено открыто исповедовать свою религию среди нас» [725]. Некоторые предупреждали, что Божий гнев обрушится на Англию, если она не покается в том, что изгнала их. Другие считали, что, допустив их в страну, можно ускорить их обращение в христианство и тем самым приблизить наступление последних времён. Кромвелю, созвавшему целое совещание в Уайтхолле, чтобы обсудить прошение Манассе, эта идея понравилась. Однако добиться её официального одобрения ему так и не удалось. В результате он снова пошёл на компромисс. Формально запрет иудеям селиться в Англии отменён не был; но в частном порядке Кромвель дал добро и предоставил Манассе содержание в размере ста фунтов. Уже в декабре один англичанин записал у себя в дневнике: «Иудеи были допущены» [726].
Но даже этого некоторым в Англии было мало. Члены «Общества Друзей» – так себя называли квакеры – считали, что на них возложена миссия проповедовать евреям. «Господь поместил в меня добрый дух Свой и обратил ко мне слово Своё (пылавшее во мне, словно огонь)» [727]. Власти не в силах были погасить этот пламенный порыв проповедовать Царствие Божие, поддавшись которому некоторые квакеры проповедовали голышом или в рубище, посыпая голову пеплом. В отличие от диггеров, которых землевладельцы в конце концов выселили из мест, где они проживали, квакеры, несмотря на враждебное отношение к ним властей, процветали. Особенную активность проявляли женщины. Одна из них проникла в покои Кромвеля в Уайтхолле и, увидев лорда-протектора, назвала его «навозной кучей» и целый час призывала покаяться. У другой, бывшей служанки, получилось добраться до Константинополя и прочитать проповедь самому султану. Но особенные надежды квакеры возлагали на миссию к иудеям. Поскольку формальный запрет Кромвель так и не отменил, миссионеры отправились в Амстердам. Поначалу дела их там шли не слишком успешно. Амстердамские иудеи не проявляли к проповеди квакеров никакого интереса; власти Амстердама были настроены враждебно; нидерландского языка не понимал никто из миссионеров, за исключением одного. Но квакеры не привыкли отчаиваться. Они писали, что обнаружили «в сердцах многих иудеев искру, которая со временем может разгореться, превратившись в пылающее пламя»
