Дом вампира и другие сочинения - [22]

— Значит, у вас нет совсем никаких предположений?

— Возможно, лист бумаги на моем столе с набросками сюжета, какое-то мое замечание — кто знает? Возможно, идея витала в воздухе. Все может быть… но лучше мы не станем говорить об этом. Иначе ты опять возбудишься, а это сейчас вредно.

— Вы правы, — грустно заметил Эрнест. — Не будем говорить об этом. Но как бы то ни было, вы написали восхитительную пьесу.

— Ты мне льстишь. В ней нет ничего, что было бы непосильно для тебя — по крайней мере, когда-нибудь в будущем.

— Ах, нет, — ответил юноша, с восхищением глядя на Реджинальда. — Вы — мастер.

XIII

Эрнест лениво растянулся на пляже Атлантик-Сити. Море, этот исцелитель душ, смыло нервное возбуждение и волнения последних дней. Ветер был в его волосах, свежий морской воздух в его легких, солнечные лучи гладили его тело. Он перевернулся на сверкающем песке, наслаждаясь самим ощущением жизни.

Волны набегали на берег, словно пытаясь ласкать его, но откатывались назад, так и не достигнув цели. Казалось, влюбленное море тянет к нему свои руки. Кто знает, возможно, сквозь толщу прозрачной воды какая-нибудь зеленоглазая нимфа смотрит на юношу влюбленным взглядом. Живущие в глубине любят молодую, горячую, красную человеческую кровь. Они всегда выбирают молодых, чтобы завлечь в свои подводные жилища; дрожащие члены стариков, бредущих к могиле, их не привлекают.

Такие фантазии бродили в голову Эрнеста, когда он лежал на пляже, бездумно счастливый, словно животное.

Солнце и море казались ему двумя возлюбленными, оспаривающими его благосклонность. Резкая смена обстановки помогла полностью расслабиться и утешила измученную душу. Теперь он был не одиноким существом, но единым целым с ветром и водой, травой, песком и раковинами. Почти с чувственным наслаждением он пропустил сквозь пальцы горячий песок и зарылся в него грудью.

Проходящая мимо девушка кокетливо взглянула на него. Эрнест не отреагировал. Даже улыбнуться казалось ему чрезмерным усилием.

Так он лежал часами. После полудня он с огромным трудом стряхивал дремотное настроение и заставлял себя сменить легкомысленный пляжный наряд на обычный костюм светского человека.

Эрнест остановился в фешенебельном отеле. Внезапная удача — литературная поденщина, за которую неожиданно хорошо заплатили, — позволила ему на какое-то время предаться блаженному безделью, не думая о необходимости зарабатывать деньги.

Одна статья, на счет которой он испытывал сомнения и под которой неохотно поставил свое имя, принесла больше, чем дюжина изысканных сонетов.

«Определенно, — размышлял он, — социальная революция должна начаться сверху. Какое право имеет какой-нибудь каменщик быть недовольным, когда он зарабатывает в неделю даже больше, чем я за свои стихотворения».

Произнося этот внутренний монолог, он вошел в ресторан. Все как обычно; изыскано накрытые столы, изыскано одетые женщины.

Обед уже был в самом разгаре. Пробормотав извинения, он сел на единственно свободный стул по соседству с юношей, который напоминал хорошо одетую куклу. С легкой скукой Эрнест осматривался по сторонам в поисках более приятных лиц, как вдруг его внимание привлекла сидящая напротив женщина. На ней было шелковое платье с затейливым кружевным воротником, открывавшим тонкую шею. Изысканность платья смягчалась подчеркнутой простотой ее прически — густые каштановые волосы были собраны в один тяжелый узел. Она не смотрела на него, но что-то в повороте головы показалось Эрнесту знакомым. Когда она, наконец, взглянула на него, он чуть не выронил бокал: это была Этель Бранденбург. Она заметила его удивление и улыбнулась. Когда же она заговорила, он, услышав мягкие интонации, понял, что не ошибся.

— Скажите, — задумчиво спросила она, — вы тоже меня забыли? Все они забыли.

Эрнест поспешил заверить ее, что не забыл. Он теперь вспомнил, как был представлен ей несколько лет назад в доме Уолкхэма, когда он, еще совсем юный студент, был удостоен чести присутствовать на одном из знаменитых приемов, устраиваемых мастером. Тогда она казалась очень уверенной в себе и счастливой, совсем не такой, как те женщины, которые пожирали глазами Реджинальда в ресторане на Бродвее.

Тогда Эрнест был рад знакомству и считал, что ему повезло. Он столь много слышал о ней, что ему казалось, будто они знакомы много лет. Ей тоже было легко с ним. Никто из них тогда не произнес имя Реджинальда Кларка. Однако именно это имя и сознание того, чем он для них является, связало их души воедино.

XIV

Прошло три дня с момента их встречи. С каждым часом они становились все ближе друг другу.

Этель сидела в плетеном кресле и механически чертила зонтиком круги на песке. Эрнест сидел у ее ног, обняв руками колени, и пытался поймать ее взгляд.

— Почему ты так упорно добиваешься моей любви? — спросила она с полунасмешливой улыбкой, с какой тридцатилетняя женщина обычно принимает ухаживания юноши. В такой улыбке всегда есть доля неискренности, однако это всего лишь защитная реакция против любовного напора молодости.

Иногда случается, что мольба в глазах юноши и кипение крови преодолевают насмешливое превосходство женщины; она слушает, влюбляется и… проигрывает.