Дом над рекой - [22]

Обернувшись, он увидел ее глаза и сразу сжался и побледнел от какого-то суеверного страха, от жалости к этому исхудалому Зойкиному привидению.

— Зоя! — крикнул он сипло. — Ты?..

Даже губы у него побелели.

— Не бойся, — тихо сказала она, — я не думала, что ты здесь. Я думала, ты ищешь меня.

И наверное, в глазах ее он увидел такое, что не бросился к ней, только сказал виновато:

— Понимаешь, срочная работа. Засадили меня.

Поняла: работа у него очень срочная. И простила бы, что в эту минуту он был здесь, что не бежал ей навстречу по размытой дороге. Но хотя бы теперь уронил свой стакан и свою звенящую чайную ложечку, бросился бы, не разбирая куда, только бы к ней; сбил бы к черту стол и чертежную доску, в мелкие щепы разнес бы и мебель и стены. Только бы к ней!

Нет, он осторожно поставил на стол стакан с чаем. Тонко звякнула ложечка.

И даже это простила бы, если бы не побоялся ее потемневших, чужих глаз и до хруста сжал бы ее исхудалые плечи.

Нет, он стоял и бормотал в трех шагах от нее:

— Зоя, я так волновался…

Немного же было у него, если он так легко совладал с собой!

— Уйди, — шепотом сказала она, когда он протянул к ней руку. — Не трогай меня!

Он выбежал за ней в коридор. Она обернулась и закричала сквозь слезы:

— Не смей ходить за мной! Понял — не смей!

Она толкнула дверь и на крыльце бессильно ухватилась за перила.

И все же думала, что он рванет дверь, не выдержит, бросится к ней, скажет какие-то слова.

Нет, он не вышел. Топтался за дверью и трусил.

Он и прежде не понимал, что ей было нужно. И никогда этого не поймет — теперь она знала твердо.

А к конторе уже шла толпа. И самым нетерпеливым приходилось примерять свой шаг к усталой походке Тихонова и Махоркина.

Инженер еще издали помахал Зойке. Она ответила ему грустной улыбкой.

Рядом с ним шел незнакомый высокий человек в кожаном реглане и меховой шапке, и Зойка подумала, что это и есть Байдаченко. В руках у него был сверток с чертежами — с теми самыми, которые Тихонов прятал под свитером.

А впереди всех, прямо по лужам, бежала в белом халате врачиха Косичкина — новенькая у них в поселке, молоденькая, в очках, с симпатично вздернутым носиком.

Она с разбегу суматошно схватила Зойку за руки и посмотрела испуганно ей в лицо большими карими добрыми глазами:

— Миленькая, родная, вы ли это! Зоечка!

Она суетилась, всхлипывала, щупала пульс и почему-то совала Зойке в нос пузырек с нашатырем.

Толпа окружила резное крыльцо, все тормошили и обнимали Зойку, и, как во сне, она узнавала чьи-то знакомые лица, с кем-то целовалась, кому-то отвечала, пока докторша не отогнала от нее всех.

— Ей нужен полный покой! — кричала докторша. — Товарищи, что вы делаете! Полный покой!

Но Тихонов так и остался рядом с ней.

— Зоя, — сказал он счастливо, — а наш проект принят, обошлось без взрывчатки. Я сегодня же лечу в Заслоны, в завтра сразу начнем. Да, Зоя, вот знакомься — это товарищ Байдаченко.

Человек в реглане протянул ей руку:

— Привет, героиня!

Он был высокий, с веселыми глазами и моложавым умным лицом. А она представляла грозного Байдаченку толстым и хмурым.

— Какая я героиня, — сказала она. — Так, в силу необходимости.

— Не прибедняйтесь, Макарова! — весело и легко сказал он. — Большое вам спасибо.

— Я думала, ругать будете, что мы самолет бросили.

— Главное, все живы-здоровы. А пилоту всыплем, но помилуем. Пусть сам вызволит свой самолет из болота и на нем летает. Поднимешь свою машину, товарищ пилот?

Махоркин стоял рядом с ними — худой, обросший щетиной, без шапки, взъерошенный, бесконечно счастливый и очень молодой.

— Там видно будет, — засмеялся он без причины. — Как решат в отряде.

Байдаченко обнял его за плечи:

— Сынок, даже тому, кто рожден летать, приходится иногда и по болотам ползать. Иначе снова не взлетишь.

Все засмеялись. А врачиха сердилась, что вокруг все шумят и мешают ей считать Зойкин пульс.

— Доктор, какой там пульс! — кричали из толпы. — Ей в баню, а потом трое суток беспробудным!

И вдруг все притихли.

Тихонов подошел к Зойке, и они стояли на виду у всех, но близко, рядом, будто они были одни и вокруг ни живой души, как прошлой ночью в тайге, у костра.

Стояли и смотрели друг другу в глаза.

— Вот и все, — сказал он грустно. — Будешь помнить меня?

Она поднялась на цыпочках, обняла его и поцеловала в обветренные, твердые губы.

Будто и не было никого вокруг них, только пустынные таежные сопки да звездное небо над ними.

— Ты очень устала?

— Я могу еще долго идти, ты знаешь.

— Знаю, — тихо сказал он.

— Идем, — сказала она и спустилась на ступеньку крыльца, на другую, а на третьей, последней, вдруг со стоном ухватилась за деревянные перила.

Он едва успел ее поддержать.

— Она больна? — быстро спросил Байдаченко. — Может быть, сразу в вертолет — и в город?

— Плохо у нее с ногами, — ответил Тихонов. — Как дошла, не знаю.

Он поднял ее на руки, исхудалую, легкую, слабую, и спросил докторшу, куда ее нести. Все толпой пошли за ним в медпункт.

А Геннадий один стоял у крыльца и хмуро смотрел вслед Зойке, так и не понимая, почему между ними все кончилось.

Тихонов осторожно ступал по размытой дороге. Потом он остановился и посмотрел Зойке в лицо.