Дом на улице Четырех Ветров - [16]

— Звезду! Я хочу звезду, мама!..

— Получишь ее, скоро получишь, — сказала Норетта, целуя брата, — и Петрушку еще получишь в придачу, и мячик… А сейчас звезду нельзя снимать — это испортит нашу прекрасную елку. Понятно?

— Давайте ужинать! — крикнул Мишель.

Жорж снова зажег электричество, и все сели за стол: мадемуазель Алиса рядом с Нореттой, Жорж рядом с Фанфаном. В самом конце стола осталось свободное место. На глазах Соланж выступили слезы. Эвелина с кастрюлей в руках наклонилась к ней.

— Он придет, милочка, не беспокойся, — сказала она. — Я оставлю ему горячего супа.

Соланж промолчала. Она старалась есть, но от огорчения ничего не могла проглотить. Она не смела проронить слова, боясь расстроить других, но ее мучил страх: а вдруг что-нибудь случилось, а вдруг Ален?.. Она чутко прислушивалась к каждому звуку за дверью: ей чудилось, будто она слышит шаги.

Уже доедали кролика, когда Соланж вся дрожа, вскочила с места:

— Слышите! — крикнула она. — Мадам Селье! Слышите?.. Это он!

Она метнулась из-за стола, опрокинув стул, и выбежала на лестницу. Все услыхали ее крик: «Ален!» — и спустя минуту Соланж вновь появилась в столовой, держа за руку высокого худого юношу в старом плаще. На его молодом лице лежала печать тяжкой усталости, а рыжеватые волосы странно контрастировали с бледностью лица.

— О, да вы стали блондином! — в изумлении воскликнула Эвелина Селье.

— Да, пришлось стать блондином, — сказал юноша, сбрасывая плащ, — только, по-моему, парикмахер перестарался. Вам не кажется, что это слишком заметно?

— Удивительно, вы теперь стали похожи на мосье Жана! — сказала мадемуазель Алиса. — Знаете, того жильца со второго этажа, напротив нас?

— Как же! — насмешливо отозвался Ален. — Помню, это ведь тот господин, который только и знает, что дрожит от страха. Он все еще продолжает ныть? Нечего сказать — приятное сходство.

— Что вы! Ведь вы куда лучше его! — восторженно крикнул Жорж.

Эвелина Селье рассмеялась.

— Что за вопрос — конечно, лучше! Но садитесь же, Ален. Наверно, вы проголодались? Я сейчас принесу ваш суп! Ну как, Соланж, довольна ты теперь? Погоди-ка, ты, кажется, опять собираешься плакать? — добавила она, уже стоя в дверях.

— Нет… мадам Селье… что вы… я не буду… — ответила Соланж, с трудом сдерживая слезы.

Она улыбнулась брату.

— Я не верила… не верила, что ты придешь… я боялась…

— Боялась? Чего ты боялась? — спросил Ален, обнимая сестренку. — Дурочка ты — ну что может со мной случиться? Я заколдован от бед, я отовсюду выбирался невредимым, а уж в каких переделках только не побывал!.. Ух ты, какая чудесная елка!..

— На ней звезда! — важно сообщил Фанфан.

— Это мы раздобыли елку! — добавил Мишель. — Но, послушайте, мосье Ален, пожалуйста, расскажите, какие у вас были проделки!

— Не «проделки», Мишель, а «переделки», и забавного в них ничего нет. Но дайте мне сначала поужинать! Какой вкусный суп, мадам Селье!

— Ну, пожалуйста, расскажите! — настаивал Мишель, нетерпеливо следя за тем, как гость опорожняет тарелку.

Ален начал резать жарко́е.

— Ну, так вот, — сказал он, — однажды нас подняли по тревоге, дело было весьма серьезное. Я был на одной ферме…

— Где это? — спросил Мишель.

— Где? На такой вопрос не полагается отвечать! Ну, короче, я ушел на боевое задание неподалеку, в окрестностях, а когда вернулся назад, то угодил прямо в руки фрицев — немцев то есть, да еще из гестапо: в мое отсутствие они заняли ферму. Я пытался отвертеться, но ничего не вышло: мышеловка захлопнулась!

— Тебя… взяли? — прошептала Соланж; ее глаза расширились от ужаса.

Ален сжал ее руку своей большой сильной рукой.

— Неужели ты станешь плакать, Соланж? Ведь все это уже позади, и я здесь, с тобой! Нет, этим молодчикам в зеленых мундирах я так легко не дамся!.. Ну так вот, слушайте: они накинулись на меня вчетвером или, может, даже впятером, втолкнули меня в свой проклятый серый автомобиль и повезли в соседнюю деревню. А в деревне было полно гитлеровцев! Они заняли все дома — от церкви до курятников. В здании школы меня допрашивал офицер. Я притворился дурачком и показал свои бумаги — понятное дело, фальшивые. Но на этот раз мне не удалось обмануть нацистов, и они увели меня в ближний лесок, как вы понимаете, под надежной охраной.

— А зачем? — спросила Норетта.

— Не догадалась, умница? Ну, а я-то сразу догадался, и, хотя старался высоко держать голову, на душе у меня было скверно, не стану от вас скрывать: так нелепо угодить в руки врага, да еще в самом сердце маки́! Немцы так торопились покончить со мной, что даже не связали мне рук. Войдя в лесок, они остановились, толкнули меня к какому-то дереву, навели на меня автоматы… «Конец, — сказал я себе, — спи спокойно Ален Кутюр!» И тут вдруг со всех сторон послышалась стрельба… Ну просто чудо! Стреляли отовсюду — из кустов, с дороги, — пули сыпались, как дождевые капли! Немцы, ругаясь на чем свет стоит, повернули кругом и с ружьями в руках помчались к опушке леса. Я, сами понимаете, не стал их дожидаться. Юркнув за дерево, я побежал как сумасшедший, не разбирая дороги. Пересек одно поле, другое, перепрыгнул забор, другой. Влетел прямо во двор какой-то фермы. Сзади по-прежнему слышалась стрельба: понимаете, партизанская атака — она подоспела как раз вовремя! Во дворе какой-то сухонький старичок разгребал навоз. «Спрячьте меня!» — крикнул я. Он меня оглядел… Наверно, я был не очень-то хорош на вид, весь избитый, в разорванной одежде. Вдруг вижу — он кивает мне и, не раскрывая рта, показывает на сарай, у которого стоит лестница. Вскарабкавшись наверх, я повалился ничком на сено. По правде сказать, я весь дрожал; я уже не знал, что и думать. Кто его знает, что у него на уме? Может, зря я доверился этому старику? Жду. Вдалеке стрельба уже затихла. Неизвестность бесила меня: я не мог понять, что же происходит.