Повести

Мне 14 лет. Я ношу матросский бушлат с погонами, на которых золотом горят буквы «Ф», и бескозырку с полосатой гвардейской ленточкой.

В 1941 году я приехал в Севастополь из Решмы. Мама отпустила меня к отцу на каникулы. Отец мой, Фаддей Забегалов, был комендором, и его батарея стояла на Малаховой кургане. Только я приехал в Севастополь, как началась война. Я жил с отцом в землянке и, когда налетали фрицы, подносил снаряды на батарее. Однажды отец сбил немецкий самолёт. Ему за это орден дали. Адмирал приезжал на батарею и сам отца наградил. А потом отца зимой убило. Мороз стоял. Сто самолётов налетело. Гудело, ух! Я подавал снаряды. Что было — рассказать нельзя. Дым, гарь, а как рассеялось, лежал отец, неживой. Я к нему. «Папа, папа!» Он не дышал, они его в упор убили…

Меня забрал с батареи капитан-лейтенант Ковалёв, командир эсминца «Серьёзный». Он обмундировал меня по всё флотское, и я стал матросом. Наш корабль два раза ходил на Кавказ, возил раненых и прорывался обратно в Севастополь. И за нами гонялись бомбардировщики и подводные лодки. «Серьёзный» ходил и к румынским берегам. Один раз, когда убило у нас комендора, я сам стрелял из орудия по румынскому порту Констанце. И меня наградили медалью «За отвагу» и медалью «За оборону Севастополя».

А потом был морской бой, и меня осколком ранило в ногу. Когда эсминец пришёл в порт Н., меня отнесли в госпиталь. Порт Н. и город были совсем разрушены бомбёжкой и немецкими снарядами и вместо домов на улицах стояли мрачные развалины. И только госпиталь ещё был похож на жильё, он помещался в наскоро отремонтированной школе.

Целых два месяца я провалялся на койке и сёстры ухаживали за мною, ну, прямо как за контр-адмиралом. И еда была вкусная, хотя и очень несытная — яйца, молоко, куриный бульон и рисовая каша.

Лежать было скучно, хотя сёстры и приносили мне в палату разные книжки. Я всё время посматривал в окно. За голыми деревьями бушевало море, и я всё ждал, что вот-вот войдёт в бухту наш «Серьёзный». Но он не заходил.

И вот однажды дежурная сестра принесла мне пакет. В большом сером конверте было письмо от моего командира.

«Иван, — писал он, — «Серьёзный» встаёт на ремонт, а ты, если малость окреп, поезжай-ка отдохнуть в свою Решму. Тем более, что я получил письмо от твоей мамы. Она пишет, что болеет и просит, чтобы ты её навестил. Посылаю тебе отпускной билет и проездные документы, а аттестат ты получишь сам в госпитале. Побудешь месяц на родине, как раз и мы покончим с ремонтом, и снова пойдёшь с нами в море. А я уже позаботился о твоей дальнейшей судьбе: послал в Тбилиси запрос, не примут ли тебя в Нахимовское училище. Думаю, что возьмут: ты ведь сам парень заслуженный и отец твой — Фаддей Забегалов — герой Севастополя. Надо тебе, брат, начать по-серьёзному учиться. Пожелаю тебе всех благ и счастливой дороги. Вся команда «Серьёзного» шлёт тебе самый горячий черноморский привет. Поправляйся, не забывай нас. Командир «Серьёзного» — капитан-лейтенант Ковалёв. 16 января 1944 года».

Врачи ещё раз осмотрели мою ногу и решили, что пора, наконец, выписать меня из госпиталя. И они тоже сказали, что мне полезно будет поехать отдохнуть в Решму.

В тот день, когда я сдал, наконец, госпитальный халат и получил взамен свой бушлат и бескозырку, в море бушевал шторм не меньше, чем в одиннадцать баллов. Норд-ост кружил по улице колючие снежинки. Может быть, когда-то это и была весёлая улица. Но теперь повсюду стояли лишь обгорелые стены, а в скверике все деревья расщепились на куски, и у мраморного мальчишки с крылышками за спиной были отшиблены нос и руки. Немудрено: город сто раз бомбили и пятьдесят раз били по нему из пушек. А потом в нём стояли немцы и наши их выгоняли силой. Где уж тут было чему-нибудь сохраниться.

Я думал, что не встречу ли где знакомого, но где там! Редко-редко попадались прохожие. В управлении порта дежурный сказал, что сегодня отправить меня он не может. В такой шторм ни один катер не выйдет из бухты, а автотранспорт не переберётся через перевалы. Мне дня два придётся тут переждать. Я могу пойти на Чёрный мыс к морской пехоте. У них там тёплые кубрики в уцелевших дачах, и они меня накормят.

Дежурный рассказал подробно, как мне найти пехотинцев, и я вышел из портовых ворот.

Море совсем взбесилось и лезло на берег с рёвом и шумом. Всё вокруг стонало и выло. В три часа дня я едва различал дорогу. Не встретив ни одной живой души, я добрался до перекрёстка. Я шёл пять минут, десять и вдруг услышал, что море гудит не слева от меня, а справа. Значит, я заблудился. Ветер валил меня с ног и толкал в канаву. Вдруг вдали что-то зачернело. Ну, — подумал, — кто-то идёт. Сейчас я спрошу дорогу.

Шла женщина, закутанная в платок. Она несла на руках ребёнка. Не дойдя до меня, она вдруг свернула, оступилась и, хромая, вошла в дом.

Вот беда, упустил! Как только мог быстрее, я подбежал к дому. Это был пустой, разрушенный дом, в окнах кружился снег. Куда же она пошла? Вдруг хлопнула дверь, и женщина вышла. Слегка прихрамывая, она пошла в обратную сторону. А ребёнок? Ребёнка-то с нею больше не было!