Дом на берегу - [66]
В условленный час, еще в темноте, мы собрались, сели в крытый грузовик со скамейками, поставили у ног ружья, потеснились, закурили и поехали за город.
Охота на лося делается так. Накануне надо найти следы, обойти лесок, убедиться, что лось в загоне, и наутро ехать туда уже всем скопом. Расчет состоит в том, что лось некоторое время держится примерно на одном месте. Зимой, по снегу, лоси вообще ходят мало — один-два километра в день, иногда и того меньше.
— Вот в прошлом году тут убили быка, — Поляков показывает на заснеженный ельник. — И нынче опять тут же. Каждый год стрельба, а они все равно ходят по одним местам. Что-то их тянет…
В нескольких километрах за городом, у торфяного болота, мы делаем первую остановку. Здесь нас ждут торфоболотские охотники, два старика — Федор Эрмель и Николай Нефедов. Они-то и видели вчера лосей. Но по унылому виду стариков ясно, что дело неладно.
— Ушли лоси. Все ушли, — шумит Нефедов. — Ночью по озеру — и на Ветлу. Лед-то тонкий. И как только не провалились…
Эрмель молчит, шамкает губами и наконец медленно, с эстонским акцентом сообщает свое мнение:
— Один здесь. Вот в этом леске. Кормится.
— Обрезать… Обрезать… — раздается со всех сторон. — Что там толковать — обрезать, да и дело с концом.
Это значит, что надо обойти кругом леса, проверить, куда ушли лоси. Чтобы утихомирить спор стариков, Поляков отправляет их по сугробам, каждого по своему следу. Пока они «обрезают», мы поищем другие следы и других лосей.
— Стасик! Где Стасик?
В таких случаях, когда надо начинать все сначала, многое будет решать совет между Поляковым и Осипенко. Вся жизнь обоих прошла на охоте, с ружьем. Они обходили все леса, они составляли охотничьи карты, они на многолетнем опыте изучили все те болота, по которым живут лоси. Здесь, в Дроздовском охотохозяйстве, есть штук двадцать более или менее верных загонов: Барское, Шапочка, Хвоек, Петрова Дача, Каменское болото…
— Ну как, Стасик? Куда пойдем?
— Давайте попробуем к Глубокому. Я там пройду, обрежу…
Легко сказать — пройду. Идти не по городскому асфальту. Идти надо сквозь чащу, по глубокому снегу, немеренные километры. Идти быстро, чтоб не держать охоту. Все замечать, чтобы найти лося. На такое дело найдется мало охотников.
Мы сворачиваем на дорогу к Глубокому, останавливаемся на опушке леса, собираем ружья, встаем в кружок и начинаем ждать…
Сейчас, как всегда во время паузы, приходит пора охотничьих рассказов. На этот раз разговор начинается про гончих.
— Веня, как там твоя Волга? — спрашивает кто-то.
Поляков мгновение колеблется — как бы не сглазить и, улыбаясь, отговаривается:
— Да что Волга… Вот до этой у меня была гончая. Помните, Тайга? Та, точно, гоняла. Таких собак не было и больше не будет. Ей, кроме охоты, ничего не надо. Придешь в лес, пока ружье собираешь — она уже зайца подняла. А уж если подняла, то наш, никуда не денется. Вязкая была — спасу нет. Ну, убьешь одного — хватит. Смотришь, Тайга добежала, повернулась и обратно в лес. Куда? Так и знай, она где-нибудь след перебегала, уже второго зайца гоняет.
— Ну уж… — тянет кто-то. — Наверно, загибаешь, Веня…
— Спроси. Вот ребята со мной ходили, знают. Нашла, что есть зайцы, не успокоится, пока всех не выберет. В руки на охоте мне совсем не давалась.
— А как же ты ее домой водил?
— Так и водил. Она сутками гоняла, пока все, не упадет. Уходишь домой, оставишь ей там еды. На другой день придешь, она все гоняет. Неделями не уходила из лесу. К концу охоты, бывало, я дойду, и она совсем дойдет. Ну, думаю, хватит, надо что-то делать. Стал я растить вот эту собаку, Волгу. Пойду на охоту, молодую возьму с собой, а Тайгу оставлю дома, караулить. Прихожу — забор сломан, собаки нет. Уйдет в лес и гоняет одна, пока ее не найдешь. Нет, после этой Тайги мне теперь все собаки не собаки.
Все помолчали, раздумчиво покурили. Хорошее было время осенью. Уж кто-кто, а гончатники отвели душу. Как выйдут все со своими собаками — Матвеев, Осипенко, Михеев, Ермаковы… Стон стоял от гончих.
— А что, ребята, нынче много зайцев было, — вступает в разговор еще один гончатник, Толя Кононов. Весь октябрь во время отпуска он так и прожил в лесу. — Помнишь, Веня, ходили к Ивановщине? До обеда отходили и — следов не видели. А уж зимой. Метель, кругом замело. Махнули на все, пошли домой. Смотрим, Волга с моей Пальмой раскопали откуда-то зайца. Убежал он в лес, сделал круг, на втором попался. Ладно, идем дальше. Один с зайцем, другой без — как-то неудобно. Между Радуховом и Ивановщиной мы уж прошли — второй заяц выскочил. Профессор. Этот давай нас водить. Кружочек даст — отбежит, кружочек даст — отбежит. Только на третьем кругу как-то он просчитался…
— Зайцы что… Вот когда медведь на тебя насядет — дело хуже, — смеются охотники. Все посматривают на Матвеева, явно ожидая какой-то знаменитой истории.
— Да ну, ребята, об этом уж все знают, — отмахивается Матвеев.
— Ничего, вон молодым охотникам полезно послушать…
Большой, неторопливый, наверное, из породы старых медвежатников, Матвеев медлит, курит и, прищурившись, начинает:
— Раз, весной, мы с Гришей Агафоновым поехали на глухариный ток, за Соблаго. Гриша, я и мой сын, Герка. Приехали, взяли тамошнего проводника, пошли. До токов там идти километров пятнадцать. Ну, вечером, часов в пять, пришли на место. Надо на тока, послушать. А как раз через ток такая старая просека. Видим — впереди, метрах в восьмидесяти, переходит медведица. За ней три медвежонка. Прошли, и нет. Гриша говорит: «Давайте соберем ружья. Мало ли что». А у нас ружья еще в чехлах. «Брось ты, — смеюсь я. — Нас четверо, она уже ушла». Ну, Гриша все-таки собрал ружье. Сын тоже. Они пошли вперед, мы с проводником стоим сзади, курим. Вдруг из елок выскакивает медведица и с ревом к ним. Гриша выстрелил и — обратно по просеке. Сын выстрелил и — за елку. Она к елке. Цап — коры как не бывало. Сын тоже на просеку. За что-то запнулся, упал. Медведица на него. Это когда рассказываешь, кажется долго, а дело было — одно мгновение. Мы что есть силы к ним. На бегу ружья собираем. Подбегаем, проводник хвать медведицу прикладом по башке. Раз, другой — приклад отлетел. Она огрызнулась и снова на сына. Он как-то успел, повернулся на спину, ружье ей в пасть. Она по ружью лапой — стволы долой, курки в сторону. Хорошее было ружье, бельгийская двустволка. Еще секунда — не знаю что бы было. Ну, мы успели, выстрелили в упор. Смотрю, сын весь в крови. Вот только тогда я испугался. Снял майку, перебинтовал его. Потом медвежат нашли. Что говорить — в лесу всяко бывает…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Анатолий Иоффе, врач по профессии, ушел из жизни в расцвете лет, заявив о себе не только как о талантливом специалисте-экспериментаторе, но и как о вполне сложившемся писателе. Его юморески печатались во многих газетах и журналах, в том числе и центральных, выходили отдельными изданиями. Лучшие из них собраны в этой книге. Название книге дал очерк о применении гипноза при лечении некоторых заболеваний. В основу очерка, неслучайно написанного от первого лица, легли непосредственные впечатления автора, занимавшегося гипнозом с лечебными целями.
С одной стороны, нельзя спроектировать эту горно-обогатительную фабрику, не изучив свойств залегающих здесь руд. С другой стороны, построить ее надо как можно быстрее. Быть может, махнуть рукой на тщательные исследования? И почему бы не сменить руководителя лаборатории, который не согласен это сделать, на другого, более сговорчивого?
Отдыхающих в санатории на берегу Оки инженер из Заполярья рассказывает своему соседу по комнате об ужасах жизни на срайнем севере, где могут жить только круглые идиоты. Но этот рассказ производит неожиданный эффект...
Человек и современное промышленное производство — тема нового романа Е. Каплинской. Автор ставит перед своими героями наиболее острые проблемы нашего времени, которые они решают в соответствии с их мировоззрением, основанным на высоконравственной отношении к труду. Особую роль играет в романе образ Москвы, которая, постоянно меняясь, остается в сердцах старожилов символом добра, справедливости и трудолюбия.
Виктор Макарович Малыгин родился в 1910 году в деревне Выползово, Каргопольского района, Архангельской области, в семье крестьянина. На родине окончил семилетку, а в гор. Ульяновске — заводскую школу ФЗУ и работал слесарем. Здесь же в 1931 году вступил в члены КПСС. В 1931 году коллектив инструментального цеха завода выдвинул В. Малыгина на работу в заводскую многотиражку. В 1935 году В. Малыгин окончил Московский институт журналистики имени «Правды». После института работал в газетах «Советская молодежь» (г. Калинин), «Красное знамя» (г. Владивосток), «Комсомольская правда», «Рабочая Москва». С 1944 года В. Малыгин работает в «Правде» собственным корреспондентом: на Дальнем Востоке, на Кубани, в Венгрии, в Латвии; с 1954 гола — в Оренбургской области.