Дом на берегу - [64]

В другой раз, в конце сентября, егерь наткнулся в лесу на четыре лежки. Лежки были свежие, свежее некуда. Шел дождь, кругом все промокло, а тут было сухо. Хотелось схватить ружье, выпалить по ближним кустам, но егерь не пошевелил бровью и даже не замедлил шага. «Ти-ти-ти-та», — пела сзади малиновка. Волки шли за ним. Проверяли, действительно ли он ушел. Уже отойдя порядочно, егерь шагнул за валежину, обернулся назад. Прошла минута, другая. Из кустов, сверкая глазами, выглянули две серые морды. Волки следили за ним с того самого мгновения, как он проходил мимо. Теперь они потеряли его и высматривали, куда он девался. Степанов вскинул ружье, выстрелил два раза. Ружье было новое, курки оказались тугими. Один зверь ушел, но один ткнулся вперед, остался лежать на траве. Это была молодая волчица.

Каждый год егерь раскладывал в определенных местах яд для волков. С сотней предосторожностей, чтобы не оставить следа, бросал недалеко от логова отравленных ягнят и зайцев. Иногда молодые волки попадались на это. Но в прошлую зиму ни один не пришел. Стоило подойти к задранному лосю — волки не трогали больше ни одного волоска. Только прошел мимо задранного кабана — все, не подойдут и к нему.

Не так-то просто взять волка — самого хитрого, злого и осторожного зверя в нашем лесу. Но волк к тому же живет не один. Все трепещет перед силой бешеной, беспощадной стаи.

Волчья стая — это семья из шести-семи волков. В ней обычно матерые волк и волчица, три-четыре прибылых и один-два переярка (молодые волки нынешнего и прошлогоднего выводков). Такая-то стая и кружила сейчас вокруг Жукова.

Егерь вернулся домой в темноте, накормил собак, устало сел возле печки.

— Ну что? — спросила жена.

— Ходят…

В Жукове, в школе, у Степановых училось двое ребят, и каждый раз, слыша про волков, мать переживала и думала всякую всячину. С волками не шути. Дети есть дети. Да и муж больно смело ходит в лес один.

— И что это за работа? — с горечью сказала она. — Ни отдыха, ни выходного. Лес и лес. Лес и лес. Сколько по нему ходить?.. Может, не пойдешь завтра?

Егерь промолчал. Многим его егерская работа казалась завидной и легкой. Всем не объяснишь. Лучше всех знала про эту работу, пожалуй, его жена. День, два, неделю он стемна дотемна пропадал в лесу, приходил потный до нитки и порой за неделю не приносил домой даже плохонькой белки. В это время всем казалось, что он ходит зря. Потом он вдруг приносил рысь, куницу, несколько белок. Всем казалось, что ему вдруг повезло. Но он-то знал: зря ничего не бывает. Без долгих хождений не было никакого везенья.

Весь лес жил в его памяти текучей, сиюминутной, однодневной жизнью — жизнью мимолетных следов, лежек, засад, жировок, преследований, драк, бегства. Каждый зверь делал свое, и егерь знал про него все до малейших подробностей. Но стоило пропустить день — все смещалось, исчезало, терялось неизвестно куда, и, чтобы восстановить связь, надо было снова ходить неделями, начинать все сначала. Сегодня волки гоняли молодого лося. После него возьмутся за новую жертву. Нет, егерь никак не мог не пойти завтра в лес.

Утром Степанов свистнул Пушка и Динку, снова отправился к Жукову. Надо было посмотреть, где ходят кабаны. Стояла теплая погода с мокрым, кислым снегом. Он не взял даже лыжи, надел резиновые сапоги. Семь километров от Жданского до Жукова егерь отмахал одним духом. Что-то подгоняло его. Прошел еще километра три и увидел на снегу следы свежей драки. Лосенок опять отбился от волков.

«Ну и ну! Шерстинки не дал вырвать, — с удивлением подумал егерь. — Вот как надо жить на свете…»

Тут же рядом он увидел кабаний след. Собаки бросились по нему и пропали вдали. Впереди за мелколесьем показалось широкое, заснеженное, освещенное солнцем болото.

Было тихо, скрипел мокрый снег, и вдруг в тишине взорвался, взвился, полетел над всем лесом хриплый собачий лай. Это был злобный, ошалелый, отчаянный лай, какого он никогда не слыхал. Как будто собаки наткнулись там на кого-то, кто был им не под силу.

«Кабан, что ли? — подумал егерь. — Надо бы зарядить пулю…»

Впереди, в сотне метров, собаки отступали назад. Вокруг них на белом болоте темнели длинные тени. Вот оно… Степанов взял в руку еще два патрона и затаил дыхание. Все чувства в нем обострились. Он не испытывал ни страха, ни волнения — только необыкновенный подъем сил и веселое, злобное торжество.

«Ну, вот мы и встретились…»

Волки окружали собак неторопливо, расчетливо, уверенные в своей победе. Белому Пушку и черной Динке надо было удирать во все лопатки, но они останавливались, огрызались, отступали достойно, с боем.

«Что вы делаете? — с гордостью и болью думал Степанов. — Ведь разорвут на клочья. Как есть разорвут…»

Один из волков — даже на расстоянии было видно, какой он огромный, — отделился от стаи и на махах, галопом пошел наперерез собакам. Остальные настигали их сзади. Рядом с Динкой теперь бежали двое, а сзади в окружении уже четырех волков с трудом уходил Пушок.

«Только не спешить. Сперва надо по матерому…»

Волки, наверное, уже чувствовали вкус мяса и видели только собак. Матерый так точно рассчитал свой бег, что вылетел на Степанова в каких-нибудь десяти метрах. Волк и охотник неожиданно встретились взглядами. Что мелькнуло в это мгновение в глазах каждого из них? Злоба, ужас, растерянность были во взгляде волка: «Неужели пропал?» «Пропал, — ответил ему взгляд егеря. — Как же ты так? Такой опытный, матерый, огромный, а тут налетел сам…»