Дом на берегу - [67]

Холодно. Мы приплясываем на снегу и начинаем уже немного мерзнуть. В это время обычно пора достать заветные фляги. Но тут что-то неладно, никто об этом даже не вспоминает.

— Что, может, того?.. — предлагаю я.

Поляков смотрит на меня и сдвигает брови:

— У нас не полагается. Мы в прошлом году Ивана Терехова на целый год за это с охоты сняли.

Все неловко помолчали, покрякали, посмотрели в лес — не идет ли обрезальщик.

— Леша, — толкают в бок моего соседа, Алексея Ермакова. — А как это вы с братом в прошлый раз умудрились убить по лосю? Везет же людям. Тут можно сколько лет ходить на охоту и ни разу не выстрелить. Не идет на твой номер, да и только…

В городе три брата Ермаковых — Алексей, Николай и Павел. Все трое охотники. А дело, о котором идет речь, было так.

— Ну, стояли мы у Петровой Дачи, по левую сторону, — почесывает в затылке Ермаков. — Слева у меня Коля Крюков, справа Володька Комраков. Посматриваем друг на друга, ждем. А уж загонщики стреляют. Холостыми. Смотрю — метров за полтораста что-то такое мелькает. Боюсь, как бы не учуял. Нет, он, видно, ошалел, бежит напролом. Набежал прямо на выстрел, метрах в двадцати. Слышу, и Коля Крюков тоже стреляет. Ну, так и уложили. Молодой был бык, лет четырех. Старые — те осторожней…

— Ну а второго?

— А про второго Николай знает. Они с Поляковым его били.

Николай Ермаков, толстый, в шапке с завязанными ушами, мастер посмеяться и пошутить, только подмигивает:

— Было дело, ребята… Бежит бык. С рогами. А у меня как раз не было дома рогов. Смотрю, Стасик стреляет — мажет. Володя Розенберг стреляет — мажет. Ну, думаю, хорошая будет вешалка. Поднимаю ружье. Бух. И наповал.

Сложное и странное чувство, когда вот так убьешь на охоте живое существо. К охотничьей радости почти всегда примешивается какая-то горечь, раскаяние. Быков почему-то никто не жалеет. Но когда речь заходит о корове с теленком, среди охотников сразу повисает молчание.

— У меня старик ружье совсем забросил, — произносит наконец Поляков. — Пошел как-то последний раз на охоту, на него выскочила лосиха с телятами. Посмотрел он на нее, поставил ружье к сосне, закурил. Все, говорит, отстрелялся. Больше не хочу.

Пока мы стоим на морозе и скрашиваем ожидание такими историями, из лесу появляется Стасик. Он в распахнутой телогрейке, с голой грудью, весь в снегу. Снимает шапку, вытирает пот и только тогда говорит:

— Есть лоси. Вон там следы.

Поляков и Осипенко держат совет:

— Ну что, Стасик?

— Я думаю, надо сделать загон…

Мы встаем на номера вокруг плотного березника, метрах в сорока друг от друга, а несколько загонщиков уходят в лес, долго молчат и наконец начинают там кричать.

Передо мной среди берез, недалеко от лосиных следов, маленькая белая полянка. Блестит снег. Качаются ветки. Звенит тишина. Я всматриваюсь вперед, с замирающим сердцем вслушиваюсь в эту тишину и слышу, как там, далеко, невидимо от чего, таинственно начинает вдруг хрустеть снег. Весь мир, все, что в нем есть, все люди, все мои страсти, боли, радости — все уменьшается в эту минуту до какой-то маленькой невидимой точки. Нет ничего — только тишина и этот похрустывающий за деревьями снег.

Кто выйдет сейчас на меня? Что сделаю я в следующее мгновение, встретившись глазами со зверем?

КАБАН ЯШКА

В деревне Кулешине живет дикий кабан Яшка. Появился он так. В мае, только родившись, кабаненок отстал от матери и дрожал в лесу под кустом. Его подобрали и принесли в деревню. Кабаненку было дня два. Наверняка он бы пропал, но его пожалели и стали выхаживать.

Минувшая зима была тяжелой для кабанов. Снег шел, шел и шел, пока земля, трава, кусты в лесу — все не утонуло в больших, рыхлых сугробах. Снег в полметра — беда для кабаньего стада. Не достать из-под сугроба ни корней, ни червей, ничего съестного.

Голодные, с тощими боками и вздыбленной щетиной рыскали кабаны по лесу, шли к человеческому жилью. Разоряли бурты с картофелем. Приходили к домам в деревню. Жалостлив человек. Кормили. Так же, как своей скотине, выставляли около крылечек картошку, пойло.

Деревенские охотники смотрели на все это, только качали головами:

— Давайте, бабы. Кормите. Не дай бог встретится в лесу.

Кому доводилось в глуши, на изрытой тропе смотреть в глаза кабану, надолго запомнит короткое ледяное мгновение. Злой взгляд. Бросок огромного зверя. Если учесть при этом, что шкуру секача не всегда пробивает пуля, то шансы человека и зверя на черной кабаньей тропе часто бывают равны.

— Как вижу кабана, так и думаю: то ли стрелять, то ли бросить ружье да залезть на дерево, — смеясь, рассказывал один знакомый охотник.

Это говорил старый, опытный охотник, повидавший и пострелявший на своем веку всякого зверья.

Кабана у нас в последние годы стало много. Вроде бы это хорошо. Но плохо, что кабан любит разбойничать. Благодаря сильнейшему чутью он отыскивает в траве птичьи гнезда и, не моргнув глазом, съедает все, что попадется — яйца и молодняк. Некоторые утверждают, например, что из-за кабана мало стало тетерева.

Со мной однажды был такой случай. Мы ночевали в палатке на берегу озера. Ночью нас разбудил шум. Палатка тряслась. Все ходило ходуном. Со всех сторон у брезентовых стен что-то шумело, топтало, фыркало. Утром мы увидели следующую картину. Земля вокруг палатки была изрыта. Растяжки сорваны. Кабаны опрокинули котелок и съели нашу уху.