Дом 4, корпус «Б» - [20]
Маленькая Эва слонялась по квартире.
Ферко сидел в кровати.
— А ты не думаешь?.. — спросила Люба.
— Чего?
— Квартира, конечно, красивая, довольно большая, но тебе не кажется, что этого всего многовато?
— Кажется… многовато чего?
— Ну, Ферко, телевизор, ты, я, лампы дневного света, одна вон и ночь превращает в такой неприятный день…
— Верно. Вот если бы, ну, такие шторы, чтобы ночь была как ночь, а? Чтобы дети случайно, а? Люба…
— День тоже может быть неприятным, не только ночь.
— Пожалуй, ты права…
— Иногда я бываю права, не так ли?
— Если бы только иногда…
Вдруг раздался звонок, Люба пошла открывать, и в квартиру вошел мужчина в выцветшей, испачканной землей спецовке, в резиновых сапогах, берете, краснощекий, уже загорелый от предвесеннего солнца. Все удивились. А это был как раз тот, который предсказал рассерженной пани Бакайовой, что у нее будет свет и в закрытых кастрюлях. Он вел за руку востроглазого семилетнего мальчишку, а тот держал в руке подснежники. Он стеснялся, его блестящие темные глаза мигали.
— Добрый день.
— Добрый день!
— Что вам угодно?
— Я…
— Да, пожалуйста…
Все разъяснилось, но не сразу.
Мужчина присел и начал подбадривать мальчугана, чтобы тот что-то сказал и не стеснялся. Мальчик не хотел, жался к отцу.
— Ну, что это такое, — сказал мужчина. — Знаете, мы живем не в городе, а там, на Колибе. У нас пока не все залили асфальтом, как здесь, внизу; там, в лесу на Камзике, еще есть места, где всегда цветут подснежники. Весной, конечно. Испокон веку туда ходит собирать их весь город, а они все растут. Мы тоже пошли и нарвали, выбрали что покрасивее, и вот я пришел к вам — извините, пани Викова, и вы извините, пан Вика! — мы здесь устанавливаем лампы дневного света — мой Янко иногда приходит за мной. Пристал, пойдем да пойдем на Смарагдову улицу, у него, мол, там друг, к которому вернулась мама, и он, мол, должен той мамочке, то есть его маменьке, подарить подснежники, и все в этом роде. Приставал ко мне, приставал — и вот мы здесь. А это его товарищ. — Он показал на Ферко. — Говорит, был в больнице, мол, болеет…
— Да, — сказал Вика удивленно и посмотрел на Ферко, сидящего в кровати. Подумать только, ведь он же не хотел приводить своего дружка, не хотел его приглашать к себе, потому что у него не было мамы… Ведь и верно, у таких мальчиков должна быть мама?!
— Ну, Ферко, это твой друг? — спросил он вслух.
— Да!
— Так почему?.. Хотя ладно!
Янко, друг Ферко, вручил подснежники Любе.
Вике показалось, что Люба чуть не заплакала.
Мужчина смеялся — может, он понял, может, нет, — заметил только, что должен представиться.
— Меня зовут Хованец, — сказал он, — я электромонтер, сейчас мы работаем тут неподалеку, устанавливаем лампы дневного света… Чтобы здесь было не так тихо, не так идиллично, как говорится… В таких тихих, идилличных переулках случается всякое и не всегда безопасно ходить.
— Могу я предложить вам стаканчик вина? — спросила Люба.
— Да, конечно, принеси, пожалуйста! — сказал ей Вика.
Выпили, но не по стаканчику.
На другой день Вика терзался, что не помнит, чего он наплел Хованецу. Вроде бы и про раненого армянина, с которым он встретился когда-то в Пештянах, вроде и о том, как они вместе читали надпись ВСТАНЬ И ИДИ! Еще помнится, будто он рассказывал про Ферко — да, пожалуй, и про Ферко, отчего тот стеснялся и не хотел привести друга, видно, и про Любу, и про ее непонятное условие. В самом деле непонятное, удивительное условие, думал он. Непонятное… Ведь женщины производят детей как на конвейере, дети помогают им удерживать жизнь… А про что говорил Хованец? Про какие-то асинхронные двигатели — кто в этом понимает? Каждый из нас понимает что-то одно, мы не понимаем друг друга, даже приятель приятеля не понимает. Люба все скажет, когда вернется, она сказала бы сразу, если бы не уехала в Прагу на совещание, придется ее подождать. Да, люди друг друга не понимают, да и о себе-то ничего не знают…
Перевод Н. Замошкиной.
ТАМ СТОИТ СТО ЛИП
Люди друг друга не понимают, иногда приходило в голову и Йозефу Мико, о самих себе ничего не знают, только бы им выдумывать да сплетничать… Впрочем, какое ему до них дело. (Всю зиму он ходил в котельную к истопнику Тадланеку дуться в карты, поэтому многие другие вопросы перестали его интересовать.) Он только мельком обратил внимание, что на виковской квартире нет таблички.
Через несколько дней появилась другая, не напечатанная, а написанная от руки: ШТЕФАН ГУЛДАН. Гулданы переехали из Кошиц, и в душном корпусе 4 «Б» им, особенно Гулдану и его сыну Мариану, стало не хватать былых воскресений.
Четыре дня подряд, со вторника до пятницы, дул сухой ветер, гнал пыль и мелкий песок, серо-коричневые облака и коричневые тучи, взвинчивал, напрягал, дергал нервы, предвещая злую засуху и грозы. Желтое солнце светило мутным светом.
Отлично, сказал себе в воскресенье Гулдан в Зборовской крепости, посмотрел на коричневые стены, вынул из вещмешка консервы «Камбала», открыл и положил ножом на хлеб кусочки пропитанной маслом рыбы сыну Мариану и себе. Сухой ветер, гроза, холодный дождь были для него лакомством. Вчера ночью лило как из ведра, может, и сегодня тоже соберется дождь. Солнце горячее, выглянет — сразу обдает жаром, будто открыли дверцу печки. Здесь хорошо. Хочешь не хочешь, а без настоящего-то человеку жить нельзя, подумал он, но и поход в дальнее прошлое иногда не повредит. Ему даже казалось, что вернее было бы называть не поход, а «сход» — ведь ты как бы спускаешься, сходишь по ступенькам истории в давние, очень давние времена. Впрочем, пусть будет поход, чтобы не было путаницы! По этим ступенькам и в это самое прошлое он уходил от повседневной суеты сует. Сухой ветер, громы и молнии, холодный дождь — это хорошо, хорошо сидеть на холодном камне и смотреть на старые пожелтевшие и побуревшие стены, лучше дать отдохнуть нервам здесь, чем видеть праздно шатающихся парней с карманным радиоприемником в руках или под мышкой, которые тупо смотрят перед собой, ничего не воспринимая, и слушают какое-то подобие музыки или спортивный репортаж. «На, поешь!» — протянул он Мариану большой ломоть хлеба с горками промасленной рыбы. Ведь речь шла и о том, чтоб Мариан не приучался шалопайничать. Карманный радиоприемник! Транзистор! «Транз»! Не хватает, чтобы он расхаживал с ним по улице… Тут его кольнуло предчувствие, что в один прекрасный день он еще увидит Мариана, уходящего на улицу с транзистором под мышкой.
Скепсис, психология иждивенчества, пренебрежение заветами отцов и собственной трудовой честью, сребролюбие, дефицит милосердия, бездумное отношение к таинствам жизни, любви и смерти — от подобных общественных недугов предостерегают словацкие писатели, чьи повести представлены в данной книге. Нравственное здоровье общества достигается не раз и навсегда, его нужно поддерживать и укреплять — такова в целом связующая мысль этого сборника.
В книгу вошли небольшие рассказы и сказки в жанре магического реализма. Мистика, тайны, странные существа и говорящие животные, а также смерть, которая не конец, а начало — все это вы найдете здесь.
Строгая школьная дисциплина, райский остров в постапокалиптическом мире, представления о жизни после смерти, поезд, способный доставить вас в любую точку мира за считанные секунды, вполне безобидный с виду отбеливатель, сборник рассказов теряющей популярность писательницы — на самом деле всё это совсем не то, чем кажется на первый взгляд…
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
Владимир Минач — современный словацкий писатель, в творчестве которого отражена историческая эпоха борьбы народов Чехословакии против фашизма и буржуазной реакции в 40-е годы, борьба за строительство социализма в ЧССР в 50—60-е годы. В настоящем сборнике Минач представлен лучшими рассказами, здесь он впервые выступает также как публицист, эссеист и теоретик культуры.
Винцент Шикула (род. в 1930 г.) — известный словацкий прозаик. Его трилогия посвящена жизни крестьян Западной Словакии в период от начала второй мировой войны и учреждения Словацкого марионеточного клеро-фашистского государства до освобождения страны Советской Армией и создания новой Чехословакии. Главные действующие лица — мастер плотник Гульдан и трое его сыновей. Когда вспыхивает Словацкое национальное восстание, братья уходят в партизаны.Рассказывая о замысле своего произведения, В. Шикула писал: «Эта книга не об одном человеке, а о людях.
В книгу словацкого писателя Рудольфа Яшика (1919—1960) включены роман «Мертвые не поют» (1961), уже известный советскому читателю, и сборник рассказов «Черные и белые круги» (1961), впервые выходящий на русском языке.В романе «Мертвые не поют» перед читателем предстают события последней войны, их преломление в судьбах и в сознании людей. С большой реалистической силой писатель воссоздает гнетущую атмосферу Словацкого государства, убедительно показывает победу демократических сил, противостоящих человеконенавистнической сущности фашизма.Тема рассказов сборника «Черные и белые круги» — трудная жизнь крестьян во время экономического кризиса 30-х годов в буржуазной Чехословакии.
Ян Козак — известный современный чешский писатель, лауреат Государственной премии ЧССР. Его произведения в основном посвящены теме перестройки чехословацкой деревни. Это выходившие на русском языке рассказы из сборника «Горячее дыхание», повесть «Марьяна Радвакова», роман «Святой Михал». Предлагаемый читателю роман «Гнездо аиста» посвящен теме коллективизации сельского хозяйства Чехословакии.