Долина павших - [84]

Фигуры на лужайке постепенно становились как будто прозрачными. Словно яркий утренний свет растворял их очертания. И кружился хоровод все медленнее, и смех, будто устав, становился все тише. («Как по-твоему, Сандро, я сумасшедшая?») Сандро не отрывал глаз от танцующих, чтобы не встретиться с Мариниными глазами. И вдруг со страхом подумал: да разве имеет он право судить кого-то и даже Марину? Разве сам он не сказал ей однажды, в той самой комнате у моста Валькарка, что оба они, и он и Марина, — всего лишь черновик других людей, но неизвестно, каких именно.

— Пошли домой, Марина. Там и поговорим обо всем.

— И дом этот — не наш. Дом принадлежит Р., как и наши жизни.

— Все равно, пойдем. Не оставаться же здесь.

— Дом принадлежит Р., — упрямилась Марина и мотала головой. — И книга, которую, по-твоему, пишешь ты, — его книга, потому что он ее задумал, а уж потом ее заказали тебе. И закончишь ты ее, когда он захочет, а может, и бросишь вовсе, если ему вздумается. И пить ты бросил вдруг — ни с того, ни с сего, — исключительно повинуясь воле Р., хотя сам того не знаешь. И он порешил, чтобы я вышла замуж за того человека, а потом бросила мужа и вернулась к тебе. Он хозяин не только наших поступков, но и наших слов, наших мыслей. И помешалась я только потому, что он приговорил меня к помешательству. Да, я потеряла рассудок, но сумасшествие это — не мое! Это его сумасшествие, как и обе наши жизни с того момента, как он познакомил нас во дворе филологического факультета! — Она замолчала, выпустила руку Сандро и вся напряглась, опустив вниз руки с раскрытыми ладонями.

Хоровод из «Игры в жмурки» почти растаял, и сквозь фигуры все четче видны были горизонт, и небо, и лес на горизонте. Они уже не кружились, не смеялись и не подпрыгивали. Словно рисунок на стекле, еще белели в воздухе, зеленели, алели и отливали синевой и шафраном отдельные мазки. Но постепенно и они становились все прозрачнее.

— Мы сейчас уйдем, Марина, а потом ты мне все расскажешь: и кто мы есть, и кем мы не были. Нас здесь больше ничего не держит, смотри, даже мираж пропал. На лужайке никого нет.

— Ты ничего не понимаешь! — Теперь она кричала, в ярости мотая головой, точно такой же, какая была у женщины, которую рисовал и которой обладал Пьеро делла Франческа. — Это мы — мираж! А раз нас нет, то мы и своего обмана скрыть не можем! Где твои дети, дети от второй жены, к которым мы собирались ехать, когда закончишь книгу? — Взгляд и рот у Сандро вдруг отвердел, и лицо стало будто железным. — Пожалуйста, ударь меня! Можешь бить, пока кулаки в кровь не измолотишь, но я скажу! Не бросал ты своих детей, потому что Р. не так решил. Твои дети умерли! Слышишь, Сандро, или крикнуть еще громче? Твои дети умерли, и как бы ты ни старался забыть об этом, сам себя ты не обманешь! Они умерли, и это такая же правда, как то, что мои дети не родились — и все это по высшему и непререкаемому указу человека, которому мы снимся. О детях рассказал мне Р., когда звонил в прошлую пятницу, пока ты спал! Сначала спросил, как продвигается книга, и я солгала, что она почти закончена. И сказала ему то, во что искренне верила: «Как только Сандро сдаст рукопись, поедем в Соединенные Штаты. Он хочет познакомить меня с детьми». Меня удивило его молчание, а потом он заговорил: «Дети Сандро, двое сыновей, совсем маленькими погибли в автомобильной катастрофе. Сандро не пожелал поверить в это. И убедил себя, что они живы и что он их бросил. Я узнал правду от его второй жены, он развелся с ней через год после беды».

Марина плакала, спрятав лицо в ладонях. Сандро удивленно подумал, что никогда прежде не видел ее плачущей. Она плакала неутешно, беззвучно и почти не всхлипывая. Как будто сотрясаемая хлынувшими вдруг, а до того долго сдерживавшимися водами.

— Оба погибли в автомобильной катастрофе в канун рождества, не хочу помнить какого года, — сказал Сандро. — Жену привезли в госпиталь, как полагали, мертвой. Но она через несколько недель поправилась. И мне пришлось рассказать ей правду о детях. Мы не могли простить друг друга за то, что выжили. Машину занесло на обледеневшем шоссе, она полетела с откоса. Я сидел за рулем и не получил ни единой царапины. Вот и все. Первый раз в жизни я решился сказать это. Жена ненавидит меня за то, что я не убил и ее. Через год мы разошлись.

Впервые, хотя Марине он еще не мог признаться в этом, Сандро подумал, что в тот рождественский канун он никого не убивал, хотя двое его детей и умерли. Да, он выпил в тот день, как потом без конца станет повторять его вторая жена, но машину он водил очень хорошо и за рулем чувствовал себя уверенно. Машина заскользила неожиданно на неизвестно откуда взявшемся льду, он не сумел ее выровнять, удержать на дороге и кувырком полетел с откоса. Если Марина права и они всего-навсего привиделись Р. в страшном сне или бреду, то, значит, и лед приснился их хозяину и палачу специально затем, чтобы бросить его, Сандро, в самую середину уготованного ему ада. «Что полагаешь ты счастьем на земле?» — где-то внутри него задал вопрос — и, кажется, уже не в первый раз — странный, неведомый голос. Он хотел сказать ему или себе: «Возвратиться в канун того рождества, когда машина еще не перевернулась — и увидеть снова детей живыми, хотя бы на одно мгновение». Однако, не слишком удивившись, Сандро услыхал, что вместо этого поспешно ответил: «Умереть прежде моего сына Хавьера. Четверых детей мы с женой похоронили, а следом умерла и она, от голода во время войны. Последнего сына я не хочу терять». И голос, чужой, однако не вовсе незнакомый, где-то внутри, в глубине груди, захохотал.