Долина павших - [37]

, а потом — и Риего, который как раз тогда навязал Фернандо VII Конституцию 1812 года. Из всех этих политических заговоров и забот она вынесла одни долги и убытки, да еще длинные рассуждения об интригах, которые плетутся в кафе «Лоренсини» и «Фонтана-де-Оро». «Пойдем ко мне, будем жить в моем доме на берегу Мансанареса, — сказал я ей однажды в Крус-де-Мальта. — Я стар, и мне одиноко одному со своими картинами и слугами. Мне нужна домоправительница, человек, с кем бы разговаривать, хотя я не могу слышать его голоса, да и своего — тоже». Она пошла со мной, и я написал ее у самых дверей: закутанная в вуаль, она облокотилась на скалу, думая о чем-то своем, а вокруг по стенам — глухие вопящие монахи, обезглавленные короли, разнузданный шабаш, процессии чудовищ, Парки, погребенные собаки, пьяницы, лошади-призраки, драка на дубинках, ножи, призрачные видения, черепа, летающие ведьмы, слепцы, сумасшедшие, колдуньи, привидения, идиоты, извращенцы. Когда я закончил роспись дома, то спросил Леокадию, что она об этом думает. Я полагал, она ответит, что дом — мой автопортрет; но она удивила меня, сказав: «Все это — наша Испания, увиденная изнутри: пылающее сердце вулкана». И тогда я понял, что ошибся, считая, будто рисую на этих стенах только свои кошмары и только тот ад, что ношу в себе. Я кивнул Леокадии — она была права. «Мы оба имеем в виду одно и то же, правда? Рассказать историю нашей Испании означает исповедаться в собственных тайных злодеяниях».

^{Праздник майского дерева}

Девочка заснула у меня на руках, и я с удивлением заметил, что и сам клюю носом. В непрочном послеполуденном сне ко мне приходят слова, сказанные когда-то Марией Тересой и Живым Скелетом. «Если эти люди — такая же мразь, как и мы, в чем тогда смысл жизни?» И: «В картах я вижу не вашу милость, а совсем другого человека, я не знаю, как его зовут, а может, он еще и не родился на свет. Вижу неясно, и с ним — женщина, они в доме у реки, река бежит по белым-белым камням. Ни мужчины, ни женщины еще нет на свете, но карты говорят, что он пишет книгу о вашей милости»… Сон, как река, понемногу уносит меня к центру земли. Я знаю, что сплю, и чувствую, что я — не я, а совсем другой человек. Я сижу на нижней из трех каменных ступеней у дверей мельницы. Я с трудом узнаю себя, хотя в глубине своего существа чувствую, что это — я, но в обличье другого человека. И дом, и пейзаж вокруг новы для меня, во всяком случае, я мог бы поклясться, что мои глаза никогда их не видали. Стены мельницы, сложенные из больших, пожелтевших от времени камней, золотятся под лучами зимнего солнца. Должно быть, совсем рядом течет ручей, его журчанье отдается в ушах, как будто сон избавил меня от глухоты. Дверь мельницы треснула и обуглилась от удара молнии, эта же молния искорежила замочные петли и задвижку. Пред собою я вижу облетевшую тополиную рощу, а в зарослях вереска различаю мельничные жернова. И снова во мне звучат слова той незнакомой женщины: «Я никогда не узнаю, кем бы могла стать, потому что этого не знает ни одна женщина, если ей не довелось быть матерью. Кстати, не понимаю, что я тут с тобой делаю». Я пытаюсь задушить в себе этот голос, как пытался и прежде, разговаривая с Леокадией и Моратином. «Уйду, когда захочу. В конце концов, мне все равно — уйти или остаться с тобой, потому что наши отношения — сплошная нелепость». И тут я обнаруживаю, что она рядом, ее голос звучит уже не в моем сознании, а у меня в ушах. И совершенно отчетливо:

— Если ты действительно думаешь написать книгу, давай уедем сегодня же. Туда, куда ты собирался, и я поеду с тобой, если хочешь. Только уедем отсюда сегодня же, пока не поздно для нас обоих!

Чудовища

Герцогиня Альба

Мария дель Пилар Тереса Кайетана Мануэла Маргарита Леонор Себастьяна Барбара Ана Хоакина Хосефа Франсиска де Паула Хавьера Франсиса де Асиз Франсиска де Борджиа Франсиска де Салес Андреа Абелина Синфороса Бенита Бернарда Петронила де Алькантара Доминга Микаэла Рафаэла Габриэла Венансиа Антониа Фернанда Бибиана Висента и Каталина, законная дочь, рожденная в законном браке между Доном Фернандо Франсиско де Паула де Сильва-и-Альварес Толедским и Португальским, герцогом Уэскара, графом Оропеса, Алькаудета, Бельбиса, Делейтосы де-Моренте-и-Фуэнтеса, маркизом города Карии и городов Эличе, Тарасона, Харандилья, Флечилья и Вильярамьель, и доньей Марией Аной де Сильва Сармьенто-и-де-Сотомайор, родилась 10 июня 1762 года, в праздник Тела Христова, в доме своих родителей, герцогов Уэскара, что на углу Мадридских улиц — Герцога Альбы и Эстудиос: в самом сердце Мадрида, по словам Хоакина Эскерры де Вайо, будущего биографа новорожденной, взглянувшего на ее жизнь с расстояния в двести лет.

Говорят, что Мария Тереса (Кайетаной она никогда не звала себя во все сорок лет жизни на земле) появилась на свет с длинной и густой шевелюрой, того иссиня-черного цвета, который впоследствии и станет одной из особенностей ее небывалой красоты. Достоверно известно, что крестили ее по особому разрешению прямо в родительской спальне, однако это не значится в церковных записях, ибо в то время уже действовало распоряжение толедского архиепископа относительно обряда крещения, который может совершаться вне церкви лишь в тех исключительных случаях, когда жизнь новорожденного находится под угрозой. Ее крестным был духовник герцогов Уэскара, а свидетелями — дон Мигель де Буханда, секретарь дона Фернандо де Сильвы; дон Игнасио де Аэдо, заместитель старшего советника по делам Индий, и дон Блас Карранса-и-Корнехо, архивариус ее деда, герцога Альбы. По отцовской линии Мария Тереса приходилась внучкой дону Мануэлю Хосе де Сильве, второму сыну герцогов-инфантов, и донье Марии Тересе Альварес Толедской, одиннадцатой герцогине Альбе, которая должна была разделить этот титул со своим супругом, что было специально оговорено в брачном контракте. Мать, донья Мария Ана де Сильва Сармьенто-и-де-Сотомайор, была дочерью дона Педро Арталя, восьмого маркиза Санта-Крус-и-Висо, и доньи Марии Кайетаны, графини Пье де Конча и маркизы Арсикольар.