Долгое дело - [3]

Он закурил, с трудом шевеля одубевшими пальцами и потихоньку злясь, что не может справиться с двумя маленькими предметами. И как она узнала, что он курящий?

Стоило вернуть зажигалку на подносик, как собака отнесла его и встала посреди комнаты, посматривая на хозяйку.

— Рой, — укоризненно сказала та, — угости и девушку.

Овчарка вернулась к полке и, осторожно клацнув зубами, сняла корзиночку из деревянных полированных реечек — такую они видели в магазине сувениров. Принесла её не спеша, прихватив пастью длинную гнутую ручку. Валентина взяла конфету, не спуская глаз с собаки. Овчарка тут же повернулась, водворила корзиночку на место и легла посреди ковра.

— Роюшка, ты же будешь мешать, — заметила Аделаида Сергеевна.

У овчарки дрогнуло остриё ушей. Она убрала язык, встала и степенно прошла к секретеру красного дерева, за которым пропала, как замуровалась в стену.

— Начнём. Молодой человек, пройдите в соседнюю комнату и сядьте за стол. Когда мигнёт лампочка, снимите трубку.

Он поднялся и неуклюже прошагал за дверь, на которую она показала.

В маленькой комнатушке ничего не было, кроме столика, стула и телефона. Даже окон не было. Пустые стены неопределённого серого цвета освещались тусклой лампочкой без абажура. Застойный воздух отдавал лежалым тряпьём и рассохшейся бумагой. Тишина шуршала обоями. Видимо, это была кладовка идеальная комната для размышлений, потому что глаза и уши тут отключались.

У телефона стояла крохотная пепельница — окурка на три. Он торопливо вдавил туда начатую сигарету, и тут же где-то в углу мигнула синяя лампочка. Он взял трубку.

— Единственное условие, — произнёс бесцветный, как у робота, голос, отвечать честно. Первый вопрос: что вы делаете, когда вам не спится? Подумайте.

— Мне всегда спится, — удивился он.

В трубке что-то щёлкнуло. Он подержал её, раза два дунул и неуверенно положил. Возможно, стоило бы сказать, что если в библиотеке попадался детектив, то не спал часов до трёх.

Лампа опять мигнула. Он схватил трубку.

— Кого больше любите: детей или собак? Подумайте.

Он помолчал, заколебавшись, — детей никогда не имел, а собак держал не раз. Но было велено говорить правду.

— Собак.

Трубка щёлкнула. Он понял, что на аппарат её можно и не класть, поскольку связь отключалась где-то в другом месте. Зря сказал про собак, цинизм это — любить их больше детей.

Лампа мигнула.

— Да? — спросил он, забывшись.

— Ваш самый любимый цвет? Подумайте.

Он старался думать, но думать было не о чем.

— Все одинаковы.

Трубка отключилась. Вроде бы замолчала надолго, и он пожалел, что притушил сигарету. Тянуло курить. Даже стало как-то не по себе, и успела мелькнуть мысль о воздухе, которого здесь явно недоставало. Затем показалось, что сзади кто-то стоит и дышит ему в спину. Он обернулся…

Серая пустая стена, на которой ничего нет, даже гвоздя не вбито. Он опустил глаза и вздрогнул — взгляд упёрся в красную пасть, дышащую жарко и сильно. Собака наблюдала за ним, принюхиваясь к постороннему запаху влажным антрацитно-блестящим носом. Это был Рой. Нет, скорее всего, другая собака, потому что дверь не открывалась. Но когда он входил, овчарки в комнате не было.

Свет мигнул. Трубку он поднёс к уху запоздало, когда та уже повторила вопрос:

— Пробуете ли вилкой хлеб в булочной? Подумайте.

— Не пробую.

И через считанные секунды опять синее мигание и новый вопрос:

— По лестнице поднимаетесь пешком или обязательно ждёте лифта? Подумайте.

— Поднимаюсь, если испорчен.

Вопросы пошли чаще, и его уже не просили думать. Да он и не мог, косясь на собаку, которая то появлялась, то пропадала. Может быть, на тридцатом мигании он наконец-то услышал:

— Последний вопрос: если жмёт ботинок, на кого вы злитесь?

— На ботинок, — буркнул он.

— Возвращайтесь, — приказал голос.

В большой комнате пришлось зажмурить глаза. Там ничего не изменилось: так же стеснённо сидела его невеста, которой, как он догадался, тоже задавали вопросы. И так же хозяйка пребывала в тени. Нет, изменилось — со столика исчезли деньги. Да руки Аделаиды Сергеевны теперь вертели миниатюрный вычислительный приборчик с кнопочками и бегающими зелёными цифрами.

— Молодые люди, — чуть торжественно произнесла она, — можете вступать в брак. Вам ничего не грозит. У вас положительная флюктуация.

Они сидели молча, выжидая продолжения. Хозяйка убрала приборчик в темноту и заговорила тоном научных докладов:

— При взятой мною репрезентативности коэффициент совместимости приближается к единице. Хотите точнее?

— Хотим, — тихо согласился он.

— Коэффициент составляет восемьдесят шесть и три десятых. Это значит, что развод может случиться не раньше чем через пятнадцать лет.

— А всё-таки может случиться? — спросила невеста.

— Дальше пятнадцати лет я кривую не пролонгирую. Неужели вам мало? Хозяйка усмехнулась в своём полумраке — было слышно, как она усмехнулась.

— Дело в том, молодые люди, что для дальнейшего прогноза нужны те качества, которые вы будете иметь через пятнадцать лет. Они мне неизвестны. Вам тоже.

— Хватит и пятнадцати, — согласился он.

— У вас будут мелкие стычки и временные разрывы. Их можно избежать. Всю жизнь опасайтесь одного друга дома; пока точно не знаю, мужчина это или женщина. Не оклеивайте стены красными обоями. И никогда не носите красных шарфов.