Долго еще до вечера? - [28]

— Но я не из Констанцы. И потом, летом я в Хомороде был, в лагере.

— В Хомороде? Так бы и говорил, брат мой, Ягненок! Вот ведь какая штука! В Хомороде… в августе… в тот вечер… когда костер жгли! Помнишь? Еще медпункт чуть не загорелся. Ну и история! Подумаешь, великое дело, что я бросился в огонь и потушил! Потушил — ну и ладно! К чему было тому журналисту приезжать да писать про меня? И тому, из телевидения, снимать? Но зачем я у тебя-то спрашиваю? Как будто ты вместе с другими тоже не твердил: «Брось, не строй из себя скромника! Уж коли достоен — все!» Да что ты на меня так смотришь? Хочешь доказательства? Видишь этот шрам? Теперь уже ничего не заметно, но он у меня с тех пор.

— Очень жаль, но в Хомороде я был в июле. В июле, а не в августе.

— Да? Странно, брат мой, Ягненок.

— И я из Ясс приехал.

— Ну и что? Не расстраивайся! Я тебя оттуда и знаю. Помнишь? Однажды… В саду Копоу… осенью… Под липой Эминеску… И вдруг разразилась гроза! Липу чуть не сломило. Но ты бросился, поддержал ее. И поддерживал, пока гроза не прошла. А потом ну и было!.. Телевидение… Интервидение… Кино… А ты…

— Я? Это не я…

— Нет, ты, брат мой, Волк! Что ты на меня так смотришь? Хочешь доказательства? Липа и сейчас стоит на месте, целехонькая, а Эминеску — по-прежнему наш великий поэт.

ВОСКРЕСШИЙ АРХИМЕД

ЧТО ОН СДЕЛАЛ прежде всего в создавшемся новом положении? Принял решение не отвечать на телефонные звонки. Сильвиу зажал уши и не поднимался с кушетки. А телефон звонил, звонил. Сильвиу, развалившись, сидел не двигаясь и глядел на серое пятно на белом потолке, посаженное вантузом его пистолета. Он догадывался, кто это звонит. Догадывался? Не точно. Знал! Был уверен! Десять против одного, что это не кто иной, как Мишу. Но о чем ему говорить с Мишу? О чем еще говорить с Мишу? Опять о футболе? Или о марках? Глупости! Ребячьи забавы! Он теперь не такой человек, чтобы с ним говорить о шансах «Прогресса» остаться в классе Достоинство мешает ему менять две «Шотландии» на одну «Японию» или новенькую «Монако» на старую «Гондурас» с жевательной резинкой впридачу. Если бы Мишу мог (но не может!), если бы ему хватило ума (но не хватает!) и если бы он обладал (но не обладает!) тем, что называется увлеченностью, самоотдачей, а с другой стороны — способностью отказаться от мелких удовольствий (футбол, марки), он бы мог позвонить в другой раз.

Сильвиу теперь уже не Сильвиу. Не может быть Сильвиу. Но не обязан ли он этой радикальной переменой удаче или простой случайности? Ничуть.

Только какой-нибудь простак может думать, что если бы в тот памятный день Архимед не принимал ванну, то его знаменитый закон остался бы неоткрытым поныне, а если бы у Ньютона не было в саду яблони, то человечество во веки веков не догадалось бы о земном притяжении.

Ему все ясно. Факты с самого начала опровергали вмешательство удачи и простой случайности. И, чтобы отмести всякие сомнения, он был готов любому, кто пожелает, вновь изложить эти факты в их строго научном, неоспоримом значении.

Итак, он встал в восемь часов, ну, скажем, в восемь с половиной, в общем, не важно, во сколько, хотя наука — а мы находимся в области науки — не оперирует приблизительными понятиями. Быстро оделся (за 2 мин. 30 сек.), выпил кружку молока (200 г. молока плюс 2 ложечки сахару) и только подошел к окну, чтобы раздавить шмеля («бомбус террестрис» — прим. автора), как мама взяла его в оборот:

— Сел бы лучше за книги. Ведь скоро в школу пора… Так и читать-то разучишься!

Сильвиу не ответил, не стал противоречить, хотя с научной точки зрения «разучиться читать» это, разумеется, абсурд. Разучиться читать невозможно, как разучиться плавать и бегать на коньках. Он ни слова не говоря из дому.

Настоящий летний день! Небо ясное (только несколько безобидных облачков — перистых, слоистых, кучевых), жарко (плюс 28 градусов, в тени, разумеется). Другой бы на его месте что сделал? Что сделал бы — не будем ходить далеко за примерами — Мишу?

Он бы пошел на пляж. На пляж, слышите? Ну какую почву для исследований может предоставить пляж? Что можно открыть на пляже? А Сильвиу уже много дней шел по следу одного открытия. Точнее: чувствовал потребность открытия. Вот вам первый аргумент в опровержение удачи и простой случайности! То, что он чуточку позже открыл а ведь именно открытие возвысило его в его собственных глазах, а в скором времени возвысит и в глазах современников, — он открыл не сразу, не просто так, ни с того ни с сего. Сильвиу задумал что-то открыть, размышлял, ломал голову, иначе говоря, это разум привел его к открытию, а не само открытие пришло ему в голову удачно и просто случайно, как могут подумать простаки.

Он повернул за угол дома номер 4 — А + А и очутился в саду. Здесь — никого, ни одной души. Сильвиу растянулся в тени под кленом. Сначала он изучал жизнь муравья. Посадил его на ладонь и заставил ползти параллельно кривой, окружающей его большой палец. После нескольких неудачных попыток (или удачных только частично) муравей свалился с ладони и затерялся в траве. Ну и пускай, ему вовсе не жалко. В данной области исследований — жизни муравьев — наука уже давно сказала свое последнее слово. Он решил обратиться к области куда менее изученной, например, к лесоводству. Протянул руку, отколупнул кусочек коры со ствола клена, стал рассматривать вблизи, затем со среднего расстояния и наконец, изо всей силы отшвырнул в сторону, чтобы изучить с отдаленного расстояния.