Долгая навигация - [25]

— Когда человеку очень обидно, он не знает, что кричать, — объяснил Карлович. — Пу-усти!.. — Ловко отпихнул Шурку от зеркала, начал разбрасывать белые волосы на косой пробор.

Суконные брюки перешиты хорошо и отглажены — пять баллов. Шурка стянул бедра ремнем, сладко потянулся — форменка ладно обласкала каждый мускул. Заглянул через Карла в зеркало: как лежит воротник, удобно ли золоту на плечах…

— Ходом!

Крепкие и белозубые, играя длинными ленточками и расшвыривая недозволенные клеша, вывалили на ют… День кружился, позванивал, светился насквозь. По разогретым палубам текла истома. Белый камень стенки, дух чистых кораблей. Яркость флагов в побледневшем, пенящемся небе. Табак был вкусен, как любовь, и радость переплетала алой ленточкой блик на пушке вахтенного, вздох воды под кормой, золотистый тембр гитары.

Вышел боцман — при параде, провернулся — соколом.

Глаз выхватил из иконостаса боцманской груди знак мастера спорта, георгиевскую ленту «Победы над Германией».

Звучная команда к построению — пора!

Широким и гордым строевым прошли на свое место. Показалось, что заложивший руки за спину комбриг — подмигнул… Милашкин скомандовал и доложил. Начштаба развернул бумагу. Шурка шагнул вперед за боцманом. Строй гребцов бригады вздохнул: даром первые места не даются. Взяли кубок, грамоту, торт. Начштаба читал дальше. Ветер заворачивал красную бархатную скатерть судейского стола. Корабли именовались по номерам войсковых частей, это было непривычно и скучно. Пронесли что-то длинное в брезенте. Комбриг сказал два слова о традициях русского флота, о пользе шлюпочного дела… Припадали на колено фотографы-любители. Стенку плотно забили белые форменки, взяв строй гребцов в каре. Размах причалов и площадей познается, когда их захлестывают тысячные толпы.

— …Товарищи моряки! Сегодня команда «полсотни третьего», командир шлюпки мичман Раевский, в десятый раз подряд взяла первое место на гонках в честь Дня Военно-Морского Флота Союза ССР. За отличную выучку и стойкость командование бригады награждает экипаж корабля комплектом академических весел!

Все взревело — и стихло.

Распахнули брезент.

Лаковые, вишневые — восемь весел для морского яла, изысканные и надежные, воплощение мечты… «Все, — шепнул Сеня. — Теперь наш экипаж академический. Оперы и балета». — «Имени Раевского», — добавил Иван. Валялось в воздухе «ура». Музыканты вышибали солнце из труб. Шурка сунул кому-то кубок, ловя команду «разойдись».

— Качать боцмана!

Юрьевич легко вырвался и побежал, подпрыгивая.

— Кача-ать!!

Поймали, скрутили, забросили в небеса. «Реб-бята!» — молил боцман.

Дудки!

Он взлетал, звеня медалями, и десятки лап принимали его нежней перины.

…Обедать сели, сняв форменки и застелив колени полотенцами. Пуще техники здесь берегли парадную форму. Ведро для слива харчей сегодня пустовало, праздничный обед подбирали дочиста. До обеда битый час болтались по стенке в возбужденной и радостной толпе, а потом как-то скисли. Много праздника — вредно.

За едой невнимательно поговорили о шлюпке: шестерку «сто восьмого» обошли не меньше чем на десять корпусов («На пятнадцать!» — ревниво кричала молодежь), затем перешли на свежие новости: вытянули у первого дивизиона канат и выиграли даже волейбол у бойцов береговой базы, которые от безделья всю навигацию стучали в мячик. В открытый люк падал смех из кают-компании. К Лешке приехала жена, командир пригласил ее отобедать с офицерами, и теперь Лешка, прислушиваясь к этому смеху, вертелся и ронял крошки.

Накрахмаленный, дохлый от усталости Серега внес на трех пальцах поднос с антрекотами.

— Чудик, — сказал Дымов, — кормилец! А мы совсем забыли… Садись с нами!

— Да не хочу я, ребята, — вяло отнекивался Серега. — У кого курить есть?

— Тихо, — отверг Шурка десяток предложенных сигарет. Прогулялся до рундука, разломил заветную пачку: 1-я Ленинградская имени Урицкого. А что еще нужно старшему коку Сереге Солунину, уроженцу Канонерского острова?..

И когда умяли все призовое мясо и все трофейные торты и самый сказочный кусок торжественно пронесли в кают-компанию Леониду Юрьевичу, гребцы почему-то собрались в торпедной мастерской, где на рабочем столе сладко вытянулись весла — личный приз комбрига.

Это были весла!

19

— Ну, с победой, боцман.

— С Днем Флота.

— Хороший праздник… Лучший праздник.

— А напрасно ты ребят…

— Нажаловались.

— Вахта рассказала.

— «Вахта, вахта»… Верно, что комбриг торпедолов тебе предложил?

— Был разговор.

— Командиром будешь…

— Подумать надо.

— Они себя героями чувствуют! А мне герои на борту не нужны. Мне обыкновенные старшины нужны. Которые служить будут!

— Служить бы рад.

— Это ты брось… Хорошие ребята у тебя, боцман. Но — гордецы. Ох гордецы! Мне бы их — молодыми…

— Эге. Они такими и пришли.

— Двумя кораблями я командовал, и оба выводил в отличные. И этот — выведу. Выведем, Юрьевич?

— Пожалуй, соглашусь. Приму торпедолов.

— Жа-аль. Вот тебе честное: жаль. Давай — по последней. Добрый праздник. С победой?

— С Днем Флота.

20

Шикарные, заслуженные были весла.

— Выпить бы, — сказал Иван.

Выпить было бы очень даже здорово.

— Перебьешься, — сказал Кроха.

Великое слово — перебьешься. Очень многого не хватает порой человеку. Письма, например. Простого тепла. Но есть щепотка табаку, и слава богу: перебьемся. А когда курить нечего… Перебьемся.