Долбящий клавиши - [10]

Иногда мы получали посылки от родственников моего отца, живших в Западной Германии. Если в посылках была одежда, я с удовольствием ее надевал, потому что эти вещи очень хорошо пахли. До меня даже не доходило, что вся эта одежда была для девочек, потому что на Западе у нас были только две сестры. Они были немного старше, чем мы, и нам отправляли вещи, из которых они уже выросли. Особенно полезными я находил платья. Их можно было заправить в трусы, и они не выскакивали оттуда. А еще их было очень приятно использовать в качестве ночных рубашек. Впрочем, много лет спустя моя группа была по-настоящему недовольна, когда однажды утром я совершенно невозмутимо явился к завтраку в платье.

Помимо нескольких конфет, которые отец немедленно распределял в строгом порядке, иногда в посылке было что-то из игрушек. Однажды мы получили в подарок небольшой резиновый мяч. Я повсюду брал его с собой, чтобы играть с ним. Как-то раз на улице мне повстречалось несколько старших мальчиков, которые без лишних слов забрали у меня мяч и забросили его в открытое окно моей школы. После занятий мне пришлось пройти через все классные комнаты и расспросить, куда делся мой мячик. Я получил его обратно в кабинете химии, после того как учитель долго уговаривал учеников отдать мне мяч. Я был потрясен, когда понял, насколько мала у учителей способность настоять на своем. Когда я встретил этих ребят в следующий раз, они снова отобрали мяч. И чего я постоянно брал его с собой на улицу?

Прямо напротив нашего дома начиналось большое кладбище. Из своего окна мы увлеченно смотрели на похороны, некоторые из них даже проходили под музыку. Иногда я стоял у окна и произносил речь, адресованную покойным, в которой просил их со снисхождением отнестись к моему прибытию к ним в будущем. Я не сомневался, что когда-нибудь буду там похоронен, так как в то время не знал ни одного другого кладбища. Это кладбище было для меня совершенно идиллическим местом, где еще лежал снег, когда повсюду в городе он уже таял. За кладбищем стояла Берлинская телевизионная башня, и я боялся, что она упадет мне на голову. Ночью в тумане или в густом слое облаков с башни в небо светили поисковые прожекторы. Я мог часами смотреть на это. Я не мог определить, на какое расстояние она упадет, когда будет падать, при этом я был уверен, что она будет падать плашмя, как палка. Поэтому я всегда смотрел в ту сторону, чтобы убедиться, что башня все еще стоит.

Только намного позже, когда я уже мог подсчитать, я понял, что башня со своими 365 метрами не достанет даже до Молльштрассе. А еще тогда я боялся ядерного удара. Я очень наглядно его себе представлял. В школе нам показали кадры, снятые в Хиросиме. Несколько ночей после этого я не мог уснуть. Я построил вокруг себя замок из одеял, в котором чувствовал себя в безопасности, но все равно не мог заснуть, потому что так было неудобно спать. Успокоился я в своем укрытии, подумав о том, что западные державы не станут уничтожать свой же Западный Берлин, а следовательно, и Восточный Берлин будет в безопасности. Как выяснилось после дела журнала Spiegel[6] – это заблуждение.

Я довольно мало знал о Западе. В четыре-пять лет я понимал, что это место, откуда приходят хорошие игрушки и вкусные жевательные резинки. И что надо было ждать оттуда посылки. Это место и называлось Западом. Еще я думал, что он похож на большой универмаг, в который допускают только пенсионеров. А о географии я вообще не имел представления. Позже, когда я в журнале Mosaik с жадностью поглощал комиксы, Америка стала для меня более знакомой, чем район за Александерплац. Лейпциг и Штутгарт были для меня столь же недостижимо далеко. И когда я однажды увидел границу с Западным Берлином, то подумал, что здесь и начинается Запад. А то, что между Западным Берлином и ФРГ был еще кусок Восточной Германии, мне стало ясно гораздо позже.

Когда мы бывали на Балтийском море и видели белые паромы, направляющиеся в Швецию, мне казалось, что эти суда прямой дорогой из нашего мира направляются в какую-то сказочную страну. Мне не приходило в голову, что там могут жить абсолютно обычные люди. И то, что вокруг нашей страны была стена, в детстве мне казалось нормальным. Я думал тогда, что стена возводилась вокруг каждой страны, чтобы каждый мог знать, где заканчивается одна страна и начинается другая. Дети радуются границам, потому что с ними они чувствуют себя более защищенными. Они спят спокойнее в кроватях с натянутой по бокам сеткой.

Мой брат пошел в школу, и я с удовольствием пошел бы вместе с ним, но мне не разрешили. Вместо этого я ездил с мамой в Бельциг, где она иногда работала в музее в крепости Айзенхардт. Директор музея был ее другом и высоко ценил компетентность моей матери. Так, примерно раз в неделю она ехала со мной в Бельциг, чтобы помочь привести дела музея в порядок. Там я мог повсюду бегать и на все смотреть. Больше всего мне нравились стеклянные витрины, думаю, их называют диорамами, в которых сражения во Флеминге были представлены оловянными фигурками. Как бы я хотел, чтобы у меня были такие же! Я принял решение, что тоже буду собирать такие фигурки.