Дол Заповедный - [8]
— Чего, чего! Будто не знаешь? — бобыль осердился. — Не знаешь, с чего деревни запустели? От прежних поместников они, бедные, запустели, да от тиунов, от доводчиков и обыскных грамот. И от татей, от разбойников тож. А еще пуще — от государевых податей да от опричного правежу. А коли не знаешь — гляди: я из такой же вот деревни. Убег — и бреду разно…
— Это мы понимаем, — тяжело сказал Ворон. — А куда?
— Да как и вы…
— У нас дело особое.
— Да оно, милый, у всякого — такое. Особое. Взять к примеру меня. Бежал я со своих мест, потому что — невмоготу. И про то — довольно. А теперь же ты спрашиваешь: куда? На то я тебе скажу прямо: брожу, рай ищу.
Ворон мрачно усмехнулся. Томила сказал:
— Блаженный! Его ж на небе, рай, искать надо. Не здесь.
Бобыль засмеялся:
— А я рай здесь где-нибудь отыскать хочу.
— Где это — «здесь»? — воскликнул Степан. — Вон там, за речкой?
— Ну, не за речкой, а все ж где-нибудь здесь, в окружности.
— «В окружности»! — передразнил Томила. — Спятил, вовсе спятил!
— Подожди, — тихо сказал Ворон. Он пристально посмотрел на бобыля. — Ты что, и вправду так думаешь?
— А чего ж нет? Да не я один. Прошлым летом сидел я, примерно, как с вами же, на Цне-реке. Мимо монах шел. Я ему поклонился. Он говорит: ты чего? Я ему, конечно, отвечаю, мол, я сам по себе. Он говорит: ну и дурак. Коли ярмо, говорит, снял, в бега ушел, не броди несмысленно, но рай природный, на земле тайной ищи. Я же, как вы, монаху на то отвечаю, что рай-де на небесах. Он в другой раз меня дураком обозвал и велел слушать.
И сказывал мне, что он у тверского епископа Федора служкой был и новгородского архиепископа Василия Калики послание читал. И в том послании прописано, что есть, мол, в дебрях, за горами рай божий, что глазами человеческими узреть можно и в тот рай войти и жить беспечально. Купецкие люди новгородские его же видели и там бывали.
— Сказки! — резко бросил Степан, — нет такого рая на земле.
Тут произошло неожиданное. Черноглазый с заволжской стороны, что все время сидел молча, вдруг сказал:
— Есть!
Все посмотрели на него. А Ворон спросил:
— А ты откуда знаешь?
— Слышал.
— Да ты кто? Из каких мест?
— Зовут меня Эмет. А сам я издалека. — Лицо его осталось спокойным, но прошла по нему как бы легкая тень. — Жил в степи. Степь широкая.
— А чего ж ушел?
Он усмехнулся:
— Да вы тоже ушли из своих мест. Или нет?
— Нам невмоготу стало.
— А мне, может, тоже невмоготу.
— А по-нашему говорить где научился?
— В Астрахань с караваном ходил. Там всякий народ встречается, и русских много — научился.
— А про рай на земле где слышал? Тоже в Астрахани?
Эмет покачал головой:
— Нет. Про то в степи слышал. Жил у нас когда-то мудрый человек, Асан-Кайгы. Всю жизнь он искал, где народу беспечально жить можно.
— Нашел?
— Одни говорят — нашел. Другие говорят — нет. А где только он не бывал! И в Семиречье, и на Алтае, и на Джаике, и еще во многих краях.
— Видишь! — зло ощерился Томила. — Даже Асан-Кайгы ваш — и тот не нашел, а ты говоришь: есть! Где же?
— Где-то есть, — твердо сказал Эмет. — Асан-Кайгы верил, говорил, — есть. Надо искать. Если нет — сделать надо.
Ворон взглянул на него с любопытством:
— Сделать, говоришь?
— А что ж еще остается? Уйти в дебри, в пустыню и из пустыни доброе место сделать. Жить, как аллах прикажет. И — никого не надо.
— Хо-хо! — засмеялся бобыль. — Придумал хорошо! Никого! Да вот беда — дотащатся!
— Кто?
— Слыхал, у нас царь есть?
— Слыхал.
— Ну, вот. А у вас?
— Хан.
— То-то и есть. То ли царь, то ли хан, а дотянутся. У них руки длинные.
— Нет, — Эмет упрямо покачал головой, — так уйти надо, чтоб никто не дотащился, ни царь, ни хан.
Помолчали.
— Хочешь с нами идти? — спросил Ворон.
— Хочу, — кивнул Эмет.
— Да мы сами не знаем, куда.
— Все равно. Лишь бы идти. На душе смутно. Богатые и сильные между собой воюют, бедным плохо.
— Нигде покоя нет. Бедных в полон берут, в рабы продают.
— В рабы продают? — переспросила Серафима.
— Продают, сам видел, — голос Эмета сделался глух, и говорил он будто через силу. — В прошлом году кайсацкие наши князья Байзин и Исван, и Окоун, и Кубакуш большой караван на север вели, и я с тем караваном шел. И до перевального городка дошли, и там торг был. И князья те наши — русским воеводам да купцам детей степных, от матерей, от отцов отнятых, продавали — Бидалу малого, тринадцати лет, за двенадцать рублей продали и Мурмеята, восьми лет — за девять рублей, и девочку Шундей, четырнадцати лет — за десять рублей. Ну? Еще что?
Последние слова он почти выкрикнул и так посмотрел на всех у костра, будто это они были виноваты.
— Ничего, — хмуро сказал Степан, — бывает, что и на сильных, да на богатых управу находят.
— Как?
— Был бы кистень, нож острый.
— Это и мы знаем, — согласился Эмет, — аркан, да лук тугой, да сабля, да глаз верный. Да все равно голову сложишь. Гулять недолго придется.
— Ничего, — сказал Томила, — зато душу отведешь, а повезет — и башка цела останется.
— Останется, если воля аллаха будет. Был у нас в степи Худояр-удалец. Поплакали от него князья-султаны. Спуску им не давал. С год, наверно, наводил на них страх. А потом вдруг пропал. Будто сквозь землю провалился. Никому не дался. Как пришел, так и ушел — неведом. Одни говорили — на север подался, другие говорили — на закат солнца.
Крестьянские войны XVII и XVIII веков, Русь и Восток, русская земля и казахская степь, давние, прочные узы дружбы, соединяющие народы Казахстана и России, — таковы темы произведений, вошедших в предлагаемую книгу.Бурное кипение народных страстей, столкновение сильных, самобытных характеров, неугасающее стремление простых людей к счастью и социальной справедливости — таким предстает историческое прошлое в рассказах и повестях этой книги, отличающихся напряженностью действия и динамично развивающимся сюжетом.Включенные в сборник произведения в разные годы публиковались на страницах периодических изданий.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«…Лейтенант смотрел на него и ничего не понимал. Он только смутно чувствовал, что этот простенький сентиментальный мотив, который он неведомо где слышал и который совсем случайно вспомнился ему в это утро, тронул в душе рыжего красавца капитана какую-то сокровенную струну».
«Ужасно как есть хочется. Он никак не мог избавиться от этого постоянного чувства, хотя был в лыжном полку уже две недели, а кормили здесь хорошо, обильно, по фронтовой норме. Бойцы и офицеры смотрели на него иногда с удивлением: уж очень жадно ел. Витька, конечно, стеснялся, но ничего с собой поделать не мог: тыловая голодуха отступала медленно».Продолжение рассказа «Ладога».
Великая война еще не началась, но уже предощущалась в распоряжениях военных, в разговорах гражданских, в словах иностранцев, сочувствующих Стране Советов…
Когда Человек предстал перед Богом, он сказал ему: Господин мой, я всё испытал в жизни. Был сир и убог, власти притесняли меня, голодал, кров мой разрушен, дети и жена оставили меня. Люди обходят меня с презрением и никому нет до меня дела. Разве я не познал все тяготы жизни и не заслужил Твоего прощения?На что Бог ответил ему: Ты не дрожал в промёрзшем окопе, не бежал безумным в последнюю атаку, хватая грудью свинец, не валялся в ночи на стылой земле с разорванным осколками животом. Ты не был на войне, а потому не знаешь о жизни ничего.Книга «Вестники Судного дня» рассказывает о жуткой правде прошедшей Великой войны.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Излагается судьба одной семьи в тяжёлые военные годы. Автору хотелось рассказать потомкам, как и чем люди жили в это время, во что верили, о чем мечтали, на что надеялись.Адресуется широкому кругу читателей.Болкунов Анатолий Васильевич — старший преподаватель медицинской подготовки Кубанского Государственного Университета кафедры гражданской обороны, капитан медицинской службы.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.
Эта книга посвящена дважды Герою Советского Союза Маршалу Советского Союза К. К. Рокоссовскому.В центре внимания писателя — отдельные эпизоды из истории Великой Отечественной войны, в которых наиболее ярко проявились полководческий талант Рокоссовского, его мужество, человеческое обаяние, принципиальность и настойчивость коммуниста.
Роман известного польского писателя и сценариста Анджея Мулярчика, ставший основой киношедевра великого польского режиссера Анджея Вайды. Простым, почти документальным языком автор рассказывает о страшной катастрофе в небольшом селе под Смоленском, в которой погибли тысячи польских офицеров. Трагичность и актуальность темы заставляет задуматься не только о неумолимости хода мировой истории, но и о прощении ради блага своих детей, которым предстоит жить дальше. Это книга о вере, боли и никогда не умирающей надежде.