Витьку ранило, когда он уже возвращался из батальона.
Утром его вызвали к майору, начальнику штаба полка. Когда он спустился и вошел в землянку, майор сидел у стены, за сбитым из досок столом, похлопывал линейкой по расстеленной карте, — ждал.
Витька доложился. Майор посмотрел на него, хмуро улыбнулся, сказал:
— Вижу, вижу, что младший лейтенант явился. Прибыл. Но где твое начальство? Ты ж помощник топографа, а мне сам полковой топограф нужен. Где лейтенант?
— Лейтенант, товарищ майор, в третий батальон пошел.
— А зачем? Зачем лейтенант в третий батальон пошел? — прищурился майор.
— Он, товарищ майор, хочет по дороге все осмотреть. С ребятами из батальона поговорить, спросить.
— Что, ну что — спросить?
— Так прошлой ночью, товарищ майор, пополнение в третий батальон, оказывается, направили. А они мимо той березки проходили, на которую лейтенант свою полевую сумку повесил. Он ее повесил, тут же рядом присел, портяночки перемотать. Только перемотал, — и вдруг его помначштаба по разведке к себе позвал. Что-то на карте уточнить. Пока уточняли — с полчаса, наверно, прошло. Тут он про сумку вспомнил, кинулся к той березке, а сумки уж и след простыл. И вокруг — никого… Да он же все вам сам докладывал, товарищ майор…
— Докладывал, докладывал…
— Ну, вот, а утром он узнал, что тогда мимо пополнение проходило. Вот он туда и пошел выяснить, не видел ли кто его сумки. А может быть, где-нибудь и подбросили ее…
— Не подбросили, а подвесили, — наставительно сказал майор.
— Как так?
— Очень просто. Только на другую березку — на ту, что у входа в мою землянку стоит.
— Неужели, товарищ майор?
— На рассвете автоматчики из комендантского взвода обход делали и разглядели: висит, милая. Да вот она сама, — майор кивнул в сторону.
Витька перевел глаза и только тут увидел: на тщательно заправленной койке майора, в углу землянки, лежала полевая сумка лейтенанта.
Витька только хотел было начать удивляться тому, как все неожиданно обернулось, но майор опять хмуро усмехнулся, сказал тихо:
— Это все голод, младший лейтенант. Голод всему виной. Кто-то на сумку польстился — думал хлеб там найти или еще что-нибудь съестное. А когда увидел, что ничего из еды в ней нет, одна бумага, да карты, — он ее тихонько обратно пристроил. Только на другую березку; к той подойти он, конечно, побоялся. В сумке, по-моему, все на месте, ничего не тронуто. А ты как, младший лейтенант, держишься?
— Держусь, товарищ майор. Пайку хлеба, то есть триста граммов, на две части делю: на утро и на обед. А сухари — сто граммов — придерживаю — чтоб вечером с ними чай попить. А днем их грызть себе не позволяю. Только все равно, товарищ майор, все время есть хочется, — смущенно признался Витька.
— Ничего, терпи, — майор нахмурился. — Вот та половина твоей хлебной пайки, что ты утром употребляешь — в городе у людей — целая дневная норма. А то и еще меньше.
— Я слышал, — прошептал Витька.
— Слышал, — сдавленным голосом повторил майор. Кажется, он хотел еще что-то сказать, но промолчал. Вздохнул тяжело и заговорил уже другим, приказывающим тоном.
— Пойдешь в первый батальон. Получишь у моего помощника, капитана Семенова, карты двадцатипятитысячного масштаба, передашь их комбату. А то они жалуются, — на пятидесятитысячных картах они, мол, ничего разобрать не могут. Отнесешь — и сразу возвращайся. Все понял?
— Так точно, товарищ майор.
— Выполняй.
Витька получил у капитана Семенова карты и отправился в батальон. Стоял сверкающий зимний морозный день. На небе — ни облачка. Все было завалено глубокими снегами — и фронт, и громадный город, сдавленный петлей блокады. То там, то здесь на переднем крае слышалась автоматная и пулеметная трескотня, кое-где изредка била артиллерия.
Чтобы добраться до первого батальона, надо было пройти около двух километров, — на правый фланг полка, — там и держал оборону первый батальон, которым командовал старший лейтенант Мешков. Высокий, чернявый, веселый комбат любил во всем, как он сам выражался, — порядочек. Чтоб все было законно и культурно. — Немцев тоже надо бить культурно, — посмеивался комбат. Его батальон еще прошлой осенью как вцепился в откос между двумя железнодорожными ветками, — так с тех пор оттуда и не сдвинулся, как ни лютовал противник.
Наезженная дорога долго тянулась вдоль насыпи. Потом Витька миновал небольшой замерзший ручей, прошел под взорванным шоссейным мостом и вышел в ложбинку, от которой до откоса рукой подать было.
Когда Витька протиснулся в землянку и доложил комбату, что он по приказанию начальника штаба полка доставил топографические карты двадцатипятитысячного масштаба, старший лейтенант встал и обнял его.
— Вот это радость, так радость, — сказал комбат. — Молодец, младший лейтенант, спасибо тебе! Теперь и воевать можно культурно. Все видно! Ну, сам посуди: на пятидесятитысячной карте один сантиметр — это целых полкилометра на местности! Разве ж тут толковое решение принять можно — как к немцам получше подобраться? А на двадцатипятитысячной — все крупно, каждый бугорок виден. Верно я говорю?
— Верно, верно ты говоришь, комбат, — тихим, приятным голосом отозвался широкоплечий лейтенант, сидевший на койке.
