Дол Заповедный - [6]
— И дол тот укрытый, — не слушая, говорил свое Пила, — и кто там окажется, укрыт же будет. За Камой-рекой, на тропе Батыевой. Найди тропу и иди. Она тебя и выведет. Сквозь лес дремучий. Встренет тебя на тропе медведь на задних лапах. Рыкать будет и пасть открывать. Не бойся, иди: благослови, скажи, батюшка. И вместо медведя станет старец. Как благословит он тебя, ступай дальше. И явится в конце тропы лебедь белая и речка быстрая. И вскричит она, лебедь, криком трубным и крылами начнет плескать и водой на тебя из речки брызгать. И стань на колени и кланяйся. И явится вместо лебеди жена прелестная и ласковая. И поведет тебя в дол заповедный и там отдохнешь.
— Прелестная и ласковая, — усмехнулся Томила. — Сыскать бы такую. Да где?
— И сказавши нам все это, пропал человек, и плоты уплыли, и туман над лугами встал. Глядим: никого, ничего…
За спиной Ворона послышался шорох. Пила встрепенулся, привстал. Увидел: вышла из шалаша женщина. По плечам, по груди ее две косы, будто две черные змеи вниз струятся, текут. Месячный свет по ней скользнул — глаза блеснули, губы полуоткрыты, улыбаются.
— Что это ты мужика, Томила, слушаешь? — спросила. — Мужик тебе нарасскажет…
Опустилась на траву, обвила Ворона белыми руками, прильнула.
— А тебе что за польза с того недоумка и со слов его? — спросила. — Такие, как он, в лесу пням молятся, странничьи побасенки да сказки слушают, тем и живы. Кому и серый филин, а им все, поди, ясный соловей.
— Ворон, — затряс бороденкой Пила, — прикажи этой птахе ночной замолкнуть. Нечего ей меня срамить. Их у тебя — что? — много там разных в шалаше спрятано?
— Молчи, пес! — женщина вскочила. — Отстегаю тебя прутом. Чем чаровать вздумал! Медведями, лебедями, да гуслями! А и врешь все! Ничего того и в помине нет! Ни дола, ни тропы, ни леса, ни реки!
— Есть! — вскричал Пила. — Есть! Странник, плотовщик, старец низмян, волосом черен, все истину говорил…
— Низмян, да черен! — издевалась женщина. — Или высок, да бел? Из тумана вышел, в туман вошел, да и сам — туман! Если б туманом он не был, так знал бы, что на Урале, на каменном хребте, на горах, на долах его, на всех лесах, на реках — Строгановы купцы хозяйничают, городки-крепости ладят, строят. И где тому долу с птицей-лебедью примоститься? Негде! Да еще разные беглые, проходящие люди ходют, что найдут — жгут, кого встретят — режут! Ну? Где?
— Есть дол! Потому и есть, что — тайна! — голос у мужика со злости охрип. — Есть! Кто хочет — увидит, найдет! Кто хочет! А не захочет — и не увидит!
Ворон слушал, и лицо его было смутно, как давеча, когда Пила и он быстро шли через поле по меже, и восходивший над черным лесом молодой, яркий месяц бросал на них первый свой свет.
— Горе вам, богатые, — вполголоса, быстро, будто отвечая кому-то, вдруг сказал он. — Горе вам, ибо получили вы уже утешение свое. И нечего ждать вам ни в сей жизни, ни в будущей.
От непонятных этих и не вязавшихся ни с чем слов стало жутко. Мужик передернул плечами.
— Ась? — переспросил он. — Ты чего говоришь, Ворон? Кому?
— Никому, — Ворон закрыл глаза, откинулся, взял белую руку женщины, прижался к ней щекой. — Никому.
— Не слушай его, Ефрем, не слушай, Ворон, — она гладила его по каштановым волосам, ласкала. — Не слушай. Нет никакого дола. А и есть, так чужой. Не наш. Постылый. Или Строгановых-купцов, или царских воевод. А нам уходить. К кзыл-башам уйдем. Вместе будем.
Мужик крякнул:
— Да. Такая полюбит, все отдашь. Все… Все по ее будет!
Ворон улыбнулся хмуро.
— Ты слышишь, что он говорит? Смеется. А ты? К кзыл-башам? Это за море, значит? В Персию? А хороша, наверно, Персия. Зимы нет. Все лето и лето. И все мне другое станет и другим явится. А этого уж ничего не будет. И обратится все это в сон. И во сне мне все это нахлынет. И Пила, и поляна, и свет сей желтый месячный. И ты, лада. И возрыдаю. Во сне возрыдаю, другим стану, а меня этого и в помине не будет. Вода соленая, пенная ляжет, оденет холодом тонким…
— Ворон! — вскрикнула женщина, — не рви мне душу! Не смей!
— И Северьян же в туманном облаке явится, головой кивать станет. Хорошо тебе, скажет, Ворон, в кзыл-башах.
— Не скажет! — опять вскрикнула женщина, и в голосе ее был страх. — Не скажет, Ворон, не скажет!
— Почему! — он приподнялся, взглянул на нее остро. — Почему? Скажи!
— Скажу! Расстриженного попа, что в Крыму, в Кафе на базаре стельками да тесьмой плетеной торговал, помнишь?
— Ларивона? Трехпалого, на верхней губе бородавка, рыжего?
— Да!
— Ну, так что, — помню!
— Так я его на Москве у церкви видала, у Спаса на Якиманке… милостыню просил.
— Ну, ну — и что? Ну, видела! Да как он на Москве оказался?
— А как и мы! Так же и утек!
— Хорошо, лада, хорошо, говори дальше… Что ж Ларивон тебе сказывал? Ведь сказывал же? Да?
— Сказывал, что бросили Северьяна в море рыбам на съеденье, оттого и нет более его на свете.
— За что?
— Татарина он убил. Ночью из ямы выбрался, бежать хотел. Да на хозяина и напоролся. Во тьме. Не туда сунулся. Тот заверещал, а Северьян его душить. Да и придушил-таки. Но шум сделался вокруг, переполох. И — поплыл Северьян с камнем на шее на дно морское.
Крестьянские войны XVII и XVIII веков, Русь и Восток, русская земля и казахская степь, давние, прочные узы дружбы, соединяющие народы Казахстана и России, — таковы темы произведений, вошедших в предлагаемую книгу.Бурное кипение народных страстей, столкновение сильных, самобытных характеров, неугасающее стремление простых людей к счастью и социальной справедливости — таким предстает историческое прошлое в рассказах и повестях этой книги, отличающихся напряженностью действия и динамично развивающимся сюжетом.Включенные в сборник произведения в разные годы публиковались на страницах периодических изданий.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«…Лейтенант смотрел на него и ничего не понимал. Он только смутно чувствовал, что этот простенький сентиментальный мотив, который он неведомо где слышал и который совсем случайно вспомнился ему в это утро, тронул в душе рыжего красавца капитана какую-то сокровенную струну».
«Ужасно как есть хочется. Он никак не мог избавиться от этого постоянного чувства, хотя был в лыжном полку уже две недели, а кормили здесь хорошо, обильно, по фронтовой норме. Бойцы и офицеры смотрели на него иногда с удивлением: уж очень жадно ел. Витька, конечно, стеснялся, но ничего с собой поделать не мог: тыловая голодуха отступала медленно».Продолжение рассказа «Ладога».
Великая война еще не началась, но уже предощущалась в распоряжениях военных, в разговорах гражданских, в словах иностранцев, сочувствующих Стране Советов…
Когда Человек предстал перед Богом, он сказал ему: Господин мой, я всё испытал в жизни. Был сир и убог, власти притесняли меня, голодал, кров мой разрушен, дети и жена оставили меня. Люди обходят меня с презрением и никому нет до меня дела. Разве я не познал все тяготы жизни и не заслужил Твоего прощения?На что Бог ответил ему: Ты не дрожал в промёрзшем окопе, не бежал безумным в последнюю атаку, хватая грудью свинец, не валялся в ночи на стылой земле с разорванным осколками животом. Ты не был на войне, а потому не знаешь о жизни ничего.Книга «Вестники Судного дня» рассказывает о жуткой правде прошедшей Великой войны.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Излагается судьба одной семьи в тяжёлые военные годы. Автору хотелось рассказать потомкам, как и чем люди жили в это время, во что верили, о чем мечтали, на что надеялись.Адресуется широкому кругу читателей.Болкунов Анатолий Васильевич — старший преподаватель медицинской подготовки Кубанского Государственного Университета кафедры гражданской обороны, капитан медицинской службы.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.
Эта книга посвящена дважды Герою Советского Союза Маршалу Советского Союза К. К. Рокоссовскому.В центре внимания писателя — отдельные эпизоды из истории Великой Отечественной войны, в которых наиболее ярко проявились полководческий талант Рокоссовского, его мужество, человеческое обаяние, принципиальность и настойчивость коммуниста.
Роман известного польского писателя и сценариста Анджея Мулярчика, ставший основой киношедевра великого польского режиссера Анджея Вайды. Простым, почти документальным языком автор рассказывает о страшной катастрофе в небольшом селе под Смоленском, в которой погибли тысячи польских офицеров. Трагичность и актуальность темы заставляет задуматься не только о неумолимости хода мировой истории, но и о прощении ради блага своих детей, которым предстоит жить дальше. Это книга о вере, боли и никогда не умирающей надежде.