Доктор Захарьин. Pro et contra - [56]
Клиническая картина болезни Александра III полностью укладывалась, по сути, в рамки многолетней стабильной артериальной гипертензии, диагностировать и лечить которую на исходе XIX столетия ещё не умели. Здесь стоит признать незаурядную наблюдательность Витте, который утверждал, что Александр III заболел после чрезвычайной стрессовой ситуации, связанной с крушением императорского поезда в 1888 году; тогда он удержал на плечах крышу разбившегося вагона и спас тем самым свою семью от гибели и увечий, но с тех пор стал выглядеть очень бледным и болезненным. Стоит отдать должное и врачебному опыту Лейдена: по его мнению, продолжительность болезни Александра III составляла не менее двух лет.[344]
Патологоанатомическое заключение не произвело на Захарьина никакого впечатления; он был уверен в том, что «роковое влияние на развитие и быстрый ход болезни» оказали холодное и сырое лето 1894 года и пренебрежительное отношение императора к самобытным гигиеническим рекомендациям московского эскулапа. Вельяминов думал иначе: «Из лечивших врачей, подписавших прижизненный диагноз, присутствовал при вскрытии я один и могу сказать, что о столь грозном увеличении сердца врачи бесспорно не знали, а между тем в этом и крылась главнейшая причина смерти. <…> Найденное поражение сердца было очень давнего происхождения».[345]
Пока Захарьин и Лейден наблюдали за неуклонным угасанием императора, скупые сведения о фатальной болезни Александра III возбудили в стране всяческие пересуды и злословие. Ещё 13 октября 1894 года будущий российский министр иностранных дел Ламздорф записал в своём дневнике: «Как рассказал министр внутренних дел, приняты решительные меры по предотвращению беспорядков, возникновение которых было вероятным, судя по некоторым признакам. Так, например, на Юге были сделаны попытки распространить слухи, будто Государя лечат почти исключительно врачи-евреи (Лейден, Захарьин, Гирш), с целью вызвать в случае катастрофы один из тех //еврейских погромов//, которые в дальнейшем послужат отправной точкой внутренних беспорядков».[346]
Сразу же после смерти Александра III московский обер-полицмейстер полковник Власовский уведомил Департамент полиции: «Мною получены указания из разных источников о готовящейся в Москве крайне враждебной манифестации против профессора Захарьина, которого фабричные и заводские рабочие обвиняют в недобросовестном лечении в бозе почившего Государя Императора, а потому и высказывают намерение произвести разгром квартиры и дома, занимаемого профессором. Среди же студентов медицинского факультета существует намерение освистать профессора Захарьина на первой же лекции. Ввиду изложенного представлялось бы желательным, чтобы возвращение профессора Захарьина в Москву имело бы место не ранее проследования в С.-Петербург тела в бозе почившего Государя Императора. <…>
22 октября 1894 года. Москва. А. Власовский».[347]
Донесение полковника Власовского не было ни голословным, ни перестраховочным. В последней декаде октября московских обывателей взбудоражила «настоящая вакханалия ложных слухов и вымыслов», направленных против Захарьина и носивших преимущественно юдофобский характер. Говорили, будто Захарьин «умышленно отравил» 49-летнего императора, после чего то ли сам тоже отравился, то ли скрылся за границей. Нашлись даже очевидцы погрома профессорского особняка на 1-й Мещанской улице.[348]
В действительности все эти толки и россказни не имели под собой никаких оснований. Мстить Захарьину за смерть монарха, пытаться превратить его дом в развалины или хотя бы выбить в нём оконные стекла никто не собирался, да и разъярённых толп на улицах Москвы в те траурные дни не было, хотя на всякий случай профессорский особняк охраняла полиция.[349]
Тем не менее главному биографу Захарьина, профессору Гукасяну удалось сочинить душераздирающую историю о том, как некая «царская челядь» послала («науськала») неких черносотенцев бить стекла в профессорском доме, в результате чего сам великий терапевт «едва не стал жертвой разнузданной толпы».[350] Фамилии представителей «царской челяди» профессор Гукасян предусмотрительно не указал. Кроме того, он упустил из виду, что само понятие «чёрная сотня» появилось не в 1894-м, а только в 1905 году. Стоит отметить, наконец, что оказаться «жертвой разнузданной толпы» Захарьин просто не мог, поскольку в Москву он вернулся 31 октября, когда вздорные слухи о мнимом отравлении императора совершенно угасли. В тот же день, 31 октября, траурный поезд увёз из Москвы в Петербург гроб с телом покойного монарха, а Захарьину пожаловали драгоценную табакерку с портретом Александра III «в воспоминание трудов, понесённых им по лечению в бозе почившего императора».[351] К тому времени Лейден уже получил сто тысяч марок и орден Святой Анны 1-й степени, Вельяминов – 3000 рублей, а Клейн и Попов – по 1500 рублей.[352]
Ноябрь 1894
Чрезвычайно взволнованный таким приёмом, именитый профессор произнёс прочувствованный монолог, наиболее удачные фразы которого записал потом дома для подготовки возможной публикации о роковой болезни императора.
