Доктор Захарьин. Pro et contra - [57]
Последнюю сцену своего бенефиса Захарьин провёл, безусловно, мастерски. Истерическая амбициозность и способность моментально уверовать в любой собственный домысел сочетались у него с несомненной артистической одарённостью. Он настолько завладел вниманием аудитории, так проникновенно держался, что по окончании представления (включая прочитанную после монолога заурядную лекцию) студенты наградили его сочувственными аплодисментами.[355] Не могло же прийти в головы трепетно внимавшей профессору молодёжи, ещё не знакомой ни с актёрской игрой, ни с изощрённым лицемерием российского начальства (в том числе медицинского), что Захарьин был не менее искренним и в других ситуациях: и когда настаивал на необыкновенно быстром развитии почечной патологии у Александра III, и когда сокрушал палкой фарфор и хрусталь в Беловежском дворце, и когда рассыпался в верноподданнических чувствах, и когда оскорблял императрицу своей грубостью, и когда не хотел ехать в Ливадию.
Завоевать студенческие симпатии было, однако, намного проще, чем дать обоснованный ответ тем, кто публично возражал против диагноза, выставленного Захарьиным покойному императору. Особенно преуспел в критике (или, скорее, в поношении) Захарьина его бывший ученик Остроумов.
До 1892 года возглавлявшаяся Остроумовым госпитальная терапевтическая клиника располагалась на базе Новоекатерининской больницы, главным врачом которой был однокашник Захарьина, заслуженный ординарный профессор Новацкий. Когда-то Новацкий слыл неплохим хирургом и спокойным, доброжелательным человеком; во время Русско-турецкой войны (1877–1878) он произвёл самое отрадное впечатление на Боткина. С годами он утратил прежнюю хирургическую квалификацию и принялся регулярно употреблять морфий. Потеря былого престижа и наркотическая зависимость усилили присущие ему эмоциональную неустойчивость и подозрительность; в итоге его взаимоотношения с прямолинейным Остроумовым совершенно испортились.[356]
В 1890 году российская печать опубликовала информацию о беспримерной алчности, бессердечности и бесцеремонности Захарьина. Его «ближайшие товарищи и сослуживцы», не пытаясь опровергнуть этих сведений, поместили в газете «Московские Ведомости» открытое письмо с выражением своего сочувствия, признательности и глубочайшего уважения к Захарьину – «талантливому, энергичному и плодотворному деятелю-врачу».[357] Новацкий расписался под этой эпистолой одним из первых. Вслед за ним поставил свою подпись и Остроумов; несмотря на твёрдый и независимый характер, у него хватило всё-таки самообладания и выдержки, чтобы избежать прямой конфронтации с главным врачом Новацким и самым влиятельным профессором медицинского факультета Захарьиным.
6.4. Ординарный профессор и директор госпитальной терапевтической клиники Московского университета А.А. Остроумов (1897).
Ситуация изменилась после 1892 года, когда госпитальная терапевтическая клиника переселилась в собственное, только что построенное здание на Девичьем поле и вышла из-под недоброй опеки Новацкого. К тому времени слава даровитого клинициста и преподавателя Остроумова затмила непоколебимое прежде реноме Захарьина. Отныне Остроумов, навсегда сохранивший своеобразную бурсацкую неотёсанность, мог позволить себе и весьма солёные шутки, и оригинальные суждения, не соответствовавшие воззрениям Захарьина. Он мог даже открыто, в присутствии студентов порицать своего былого учителя за его манеру чтения лекций и забвение интересов больных.[358]
Через несколько дней после смерти императора Остроумов, по сообщению московского корреспондента газеты «Новое Время», прочитал «блестящую лекцию» о болезни Александра III, представив в ней «сравнительное изложение как лечения, применённого профессором Захарьиным, так и других возможных в данном случае систем медицинского пособия».[359] Захарьин вознегодовал, но стерпел. Когда же Остроумов публично изрёк своим оглушительным басом, что сдававший ему экзамен студент «знает болезни почек лучше Захарьина», директор факультетской терапевтической клиники не выдержал и обратился в петербургские инстанции за разрешением ответить обидчику в прессе. Об этом прошении начальник Главного управления по делам печати доложил министру внутренних дел, а тот, в свою очередь, министру императорского двора, который запретил публикацию в каком-либо периодическом издании статьи господина Захарьина «даже в том случае, если в ней вовсе не будет упомянуто, что она написана по поводу лечения в бозе почившего Государя Императора.
