Доктор Захарьин. Pro et contra - [55]

6.3. Основатель Берлинского терапевтического общества, лечащий врач императора Александра III профессор Э.В. Лейден (середина 1890-х годов).

С приближением осени император изъявил согласие перебраться из Спалы на Южный берег Крыма и с 21 сентября проживал в Ливадии.[334] Почти одновременно с ним примчался в Крым Победоносцев. не имея возможности хоть как-нибудь помочь императору, обер-прокурор Святейшего Синода принялся чуть ли не ежедневно отсылать Великому князю Сергею Александровичу подробные отчёты о различных событиях, происходивших в Ливадии. Попутно он высказывал свою озадаченность странным поведением Захарьина:

«Гурзуф. 23 сентября.

Вся Россия теперь омрачена недоумением и неизвестностью. И кто же при Государе? Попов – ассистент Захарьина! <…> А Захарьин в Москве; приедет, говорят, когда потребуют.

«Гурзуф. 26 сентября.

Нет здесь никого, кроме Попова, которого все разумеют не иначе, как лакеем Захарьина.

«Гурзуф. 29 сентября.

Отчего Захарьин уехал [из Беловежа]? Попов объясняет это так. Захарьин при здешней обстановке впадает в такое нервное состояние, которого выносить не может! Притом ему нужно докончить свои лекции!».[335]

Однако не только Захарьин не выказывал никакого стремления посетить своего всё более слабевшего пациента, но и министр императорского двора не спешил с приглашением профессора к императору. Граф Воронцов-Дашков уже «раскусил этого умного, но большого фокусника» и видел в нём теперь хоть и весьма благонадёжного, но «сумасшедшего самодура», который через три-четыре дня пребывания при монархе «приходит в такое состояние, что начинает бить стекла». Лишь ропот правительственных чиновников и придворных, не понимавших, почему при монархе «не остался никто из авторитетных специалистов и даже врач более или менее известный в России», вынудил министра императорского двора вызвать в Ливадию сначала Лейдена, а вслед за ним Захарьина и Гирша.[336]

Октябрь 1894

Лейден прибыл в Ливадию 2 октября. Перед отъездом он испросил отпуск в Берлинском университете и получил аудиенцию у императора Вильгельма II, пожелавшего, чтобы его верноподданный профессор систематически рапортовал ему о течении болезни российского монарха. Прилежно выполняя повеление своего императора, Лейден с утра и до вечера функционировал как один из лечащих врачей Александра III, а к ночи преображался в своеобразного тайного агента, строчившего в Берлин многословные донесения.[337]

Захарьин и Гирш добрались до Крыма через сутки после приезда Лейдена. С 3 по 19 октября утром и вечером Захарьин и Лейден производили довольно поверхностный осмотр больного; Вельяминов находился при императоре почти безотлучно; Гирша и Попова к монарху не пускали, но бюллетени о его состоянии давали им на подпись ежедневно.[338]

С берлинским коллегой Захарьин держался отчуждённо, хотя и вполне корректно. Лейден отзывался о Захарьине без особой симпатии, сдержанно и лаконично: «Это был человек 65 лет, очень сохранившийся, живой, умный, немножко оригинал, притом не без упрямства, вследствие чего общение с ним делалось затруднительным».[339]

Отвечая на неизбежные в этой ситуации вопросы императрицы, ни Лейден, ни Захарьин не пытались как-нибудь завуалировать крайнюю тяжесть состояния её супруга и бесперспективность любых лечебных воздействий. Однако берлинский профессор старался её утешить и ободрить, тогда как московский авторитет был с ней неадекватно резким, почти грубым и порой доводил Марию Фёдоровну до слёз. Такое обращение с несчастной женщиной Вельяминова безмерно удивляло, а графа Шереметева возмущало настолько, что он тотчас выходил из комнаты дежурных врачей, если там появлялась, как он выражался, «образина» Захарьина.[340]

Сам император, ясно сознавая безнадёжность своего состояния, все эти дни сохранял полное самообладание и даже шутил, несмотря на мучительный кожный зуд и бессонницу, нараставшие беспрестанно отёки и физическую слабость, тягостную одышку и кровохарканье, возникшее 17 октября в связи с инфарктом левого лёгкого. В 8 часов утра 20 октября он по семейному обычаю выпил вместе с женой кофе, в 10 часов причастился и вскоре впал в забытьё. Его кончину констатировал Лейден в 2 часа 15 минут пополудни 20 октября. По воспоминаниям Вельяминова, много раз видевшего, как уходили из жизни люди самых разных сословий и социального положения, встретить смерть с таким достоинством мог лишь человек с чистой душой и спокойной совестью.[341]

По мнению Захарьина и Лейдена, император умер вследствие хронического нефрита «с последовательным поражением сердца и сосудов». Однако опытные прозекторы во главе с московским профессором Клейном при патологоанатомическом исследовании 22 октября обнаружили умеренные изменения почек (в виде так называемой зернистой атрофии) и выраженное увеличение размеров сердца, обусловленное гипертрофией левого желудочка, толщина стенки которого достигала 2,5 см.[342] Эти патологоанатомические находки получили объяснение через несколько десятков лет в связи с разработкой концепции о гипертонической болезни (эссенциальной гипертензии, артериальной гипертензии). Именно для стойкого, постоянного повышения артериального давления показательны «высшие степени гипертрофии левого желудочка» с толщиной его стенки до 2,5 см и зернистая атрофия почек как один из признаков нефросклероза, отмечаемого в поздних стадиях эссенциальной гипертензии.