Доктор Захарьин. Pro et contra - [53]

Абас-Туман. 24 мая.

Я в высшей степени счастлива, что он осмотрел Георгия, назначил лечение и что указанный им врач [Попов] останется здесь, чтобы осуществлять это продуманно и систематически. И потом он был так добр со мной, так хорошо со мной говорил и поднял мой моральный дух, который сначала находился в упадке. И главное, он завоевал доверие Георгия. Он побудил его к мужественности, что пошло во благо его моральному состоянию.

Абас-Туман. 25 мая.

После завтрака добрый старый Захарьин пришёл ко мне попрощаться. Он меня очень тронул тем, что сказал. Прямо перед отъездом он заявил: “Я вас очень прошу ничего мне не давать, во имя неба, абсолютно ничего. Я хочу сказать вам, что всё это я сделал из преданности вам, а не из-за какого-либо интереса”. И я должна была согласиться, это было очень приятно, но ты понимаешь, что я почувствовала себя неловко».[320]

Из Абас-Тумана Захарьин направился прямо в Петербург, чтобы представить Александру III подробный доклад о болезни Великого князя Георгия Александровича. В конце часовой аудиенции, состоявшейся 2 июня, Захарьин осмотрел императора, завершив консультацию продолжительной психотерапевтической беседой (замечательным разбором данного случая, как изъяснялись иногда ассистенты и ординаторы профессора). Слегка размякший после успешного сеанса внушения наяву Александр III телеграфировал супруге о своём «долгом разговоре» с Захарьиным, который его «успокоил и утешил»; в ответ обрадованная Мария Фёдоровна сообщила: «Я знала по моему собственному опыту, насколько хороши его слова и как они придают надежду».[321] Захарьин тоже уведомил императрицу о результатах встречи с монархом, но только на следующий день, когда возвратился домой:

«Москва. 3 июня.

Ваше Императорское Величество!

Вчера, в четверг 2 июня, я имел счастье представляться Государю Императору. Доложив о состоянии Великого Князя и ответив на предложенные мне вопросы, я, согласно с повелением Вашего Величества, просил позволения осведомиться о здоровье Его Величества и выслушать Его, что Государь и разрешил мне.

Вид Его Величества – очень хороший, лучше, чем был прошлого года в мае месяце при осмотре Вашими Величествами московских клиник: Государь похудел против того времени лишь насколько желательно, никакой бледности не заметно, движения, голос и речь бодры. Грудь здорова; деятельность сердца удовлетворительна, бронхита нет (Государь лишь немного откашливает или, скорее, отхаркивает по утрам вследствие катара глотки, зависящего главным образом от курения). Сон хорош, голова не болит и свежа. Аппетит хорош, но пищеварение не совсем удовлетворительно: бывающее по ночам чувство стеснения в груди (как бы лежащей на ней тяжести) зависит не от груди, а от желудка; следует кушать простоквашу без сухарей и ложиться спать после неё, что я и советовал Его Величеству.

Главным же образом я счёл долгом настаивать на том, чтобы Государь больше почивал и меньше трудился умственно, особенно меньше бы читал. Лица, имеющие счастье докладывать Его Величеству, много сохранили бы Ему здоровья, если бы делали краткие, ясные словесные доклады вместо предоставления объёмистых докладных записок, а прежде всего строжайше относились бы к выбору дел, предоставляемых на рассмотрение Государя. Все это я счёл долгом сказать Его Величеству.

Всемилостивейшая Государыня! Да сохранит Вас Господь и обрадует поправлением здоровья Великого Князя! Вашего Императорского Величества верноподданный профессор Захарьин».[322]

Остаётся неразрешимой загадкой, какой физиологический или патологический феномен имел в виду Захарьин, успокаивая императрицу своим авторитетным умозаключением: возникавшее по ночам у Александра III «чувство стеснения в груди (как бы лежащей на ней тяжести) зависит не от груди, а от желудка». Невозможно объяснить, почему, обладая достаточным запасом времени, профессор не произвёл перкуссию, а ограничился одним лишь торопливым выслушиванием сердца и определением пульсации на лучевой артерии. не обнаружив ни изменения сердечных тонов, ни усиления или ослабления пульса, Захарьин и в дальнейшем продолжал утверждать, что 2 июня «сердце было нормально и деятельность его удовлетворительна».[323] Нельзя понять, наконец, как удалось Захарьину не заметить давно уже беспокоившие окружающих утомлённый и болезненный вид императора и, главное, его чрезвычайную («восковую», по выражению графа Шереметева) бледность.

Август 1894

В конце июля (или, может быть, в начале августа) Витте, прибывшего к Александру III для доклада о поездке в Мурманск, встревожил очень болезненный (как будто «налитый водой») внешний вид императора.[324] К тому времени лейб-хирург Гирш, с мнением которого в январе Захарьин почти не считался, убедился «в постоянном присутствии белка» в моче Александра III, диагностировал у него нефрит и «счёл своим долгом сообщить об этом самому больному для того, чтобы заставить его соблюсти необходимые гигиенические и диетические наставления». О своём врачебном заключении Гирш рискнул написать Захарьину 4 августа: «Здоровье Его Величества крайне неудовлетворительно и внушает опасения. Вы видели и исследовали Государя по Вашем возвращении из Кавказа и в общем итоге остались довольны. Но надобно правду сказать, что после перенесённой в январе инфлюэнцы он уже не приходил в своё нормальное положение. Вид его был постоянно как бы утомлённый и цвет лица нечистый, желтоватый».