Доктор Захарьин. Pro et contra - [52]

Диагностировать артериальную гипертензию в XIX столетии ещё не умели, но обнаружить её последствия в виде тахикардии, напряженного пульса и расширения границ сердца при перкуссии для опытного клинициста никакого труда не составляло. Более того, в терапевтических руководствах того времени отмечалось, что первыми проявлениями «хронического нефрита» становятся обычно беспричинные носовые кровотечения, частая головная боль и ощущение сердцебиения. Знаменитый немецкий терапевт Траубе, лекции которого Захарьин когда-то слушал, сравнивал в таких случаях твёрдый пульс на лучевой артерии с туго натянутой проволокой. В основе упорного кашля, донимавшего императора с осени 1893 года, лежали тогда не «чрезмерное курение» и не «лихорадочный бронхит», как мнилось Захарьину, а только сдавление органов грудной полости, вызванное резким увеличением размеров левого желудочка сердца и вполне возможным в данной ситуации расширением грудной аорты вплоть до формирования иногда её хронической аневризмы.

Таким образом, правильное и своевременное распознавание болезни Александра III зависело прежде всего от компетентности и квалификации его лечащего врача. Боткин, например, уверенно диагностировал у одного больного атеросклеротическую аневризму восходящей аорты на основании отсутствия пульса на правой лучевой артерии, незначительного укорочения перкуторного звука на уровне II ребра справа и непостоянных хрипов в этой области.

Май 1894

Десятидневное пребывание Захарьина во дворце оставило у Александра III двойственное впечатление. Чудачества и ломанье московского светила, обеспечившие ему шумный успех среди купечества, императору, естественно, не понравились, хотя и посмешили его несколько раз, однако авторитетный тон и категорические суждения профессора давали основание полагать, что за капризами и кунштюками Захарьина скрывалась кое-какая учёность. Зато министр императорского двора, «всегда принимавший в людях самоуверенность и невоспитанность за откровенность и простоту», почувствовал к Захарьину уважение.[318]

Через три месяца после отъезда Захарьина из Петербурга, 1 мая 1894 года граф Воронцов-Дашков отправил начальнику Московского дворцового управления генерал-лейтенанту Кузнецову шифрованную телеграмму: «Императрица едет в Абас-Туман (ныне Абастумани – горноклиматический курорт в Грузии). Их Величества желают, чтобы профессор Захарьин сопровождал императрицу для свидания с Георгием Александровичем. Царский поезд будет [в] Москве десятого утром на Семерной, где захватит профессора, ежели он на то выразит согласие, чего очень желают». В тот же день министру императорского двора доставили срочную телеграмму из Москвы: «Счастлив Высочайшим доверием. Вполне в силах, готов и рад служить. Профессор Захарьин».[319]

Утром 10 мая, оставив дома свою униформу (непонятного покроя тужурку и валенки), празднично одетый Захарьин вместе со своим учеником Поповым вошёл в императорский поезд, остановившийся на товарной станции Семерная (Николаевской железной дороги) и через 17 минут двинувшийся в Новороссийск. В поезде Попов, несмотря на изнуряющую жару, с раннего утра и до позднего вечера по распоряжению Захарьина щеголял во фраке и белом галстуке; Мария Фёдоровна ему очень сочувствовала, но полагала бестактным спрашивать, взял ли он с собой ещё какую-нибудь одежду. из Новороссийска Мария Фёдоровна со свитой и врачами отправилась в Батум на броненосце. О том, как держался Захарьин в последующие две недели, императрица рассказала в письмах к супругу:

«Броненосец “Николай I”. 12 мая.

Захарьин спозаранку уехал, чтобы обустроиться здесь на борту. Он был весёлый и разнаряженный, в соломенной шляпе очень необычной формы, похожей на высокие шляпы московских извозчиков. Нам всем пришлось сдержаться, чтобы не рассмеяться. <…> Старик в прекрасном настроении, всем очарован и наслаждается отдыхом и новыми впечатлениями. Он говорит о тебе с любовью и трогательной преданностью и спрашивает меня, верю ли я, что ты относишься к нему с симпатией. Когда я ответила ему, что это действительно так, он был просто счастлив. Он спросил меня также, не ослышался ли он, когда ты сказал ему, подарив часы, что не нашёл никого более достойного. Я ответила ему, что это именно так. Он был совершенно счастлив.

Боржом. 14 мая.

Бедный старик всё-таки устал от путешествия. Вчера у него болела нога.

Боржом. 14 мая вечером.

Завтрак сегодня прошёл без Захарьина, который счёл нижние комнаты слишком холодными. из предосторожности он тут же вернулся наверх в свою комнату и там, в утешение, съел пять яиц.

Абас-Туман. 17 мая.

Утром Захарьин в первый раз осмотрел и обследовал Георгия, а потом пришёл ко мне и долго и откровенно рассказывал о его состоянии. Он обнаружил поражение в правом лёгком…

Абас-Туман. 21 мая.

Старый Захарьин после завтрака снова беседовал со мной более часа. Каждый раз меня это подбадривает, и я чувствую себя радостнее. Он очень обаятелен.

Абас-Туман. 22 мая.

Я благодарна милосердному Богу за то, что сейчас нахожусь здесь и что привезла сюда Захарьина. Это настоящее счастье, потому что, по крайней мере, я чувствую, наконец-то что-то разумное и серьёзное сделано для здоровья Георгия после двух полностью потерянных лет. Я в этом убеждена, и Захарьин такого же мнения, значит, всё правильно. Сейчас он описывает настоящее состояние Георгия и план действий на будущее. <…> Захарьин был ужасно тронут, когда я ему передала твой привет. Он встал со своего стула и отвесил низкий поклон со слезами на глазах.