Доктор Захарьин. Pro et contra - [51]
В середине января 1894 года у Александра III усилился его обычный кашель, связанный, как полагали придворные врачи, с неумеренным курением, и резко повысилась температура тела. Лейб-хирурги Вельяминов и Гирш обнаружили у императора «гриппозное воспалительное гнездо в лёгком», о чём поставили в известность императрицу и министра императорского двора графа Воронцова-Дашкова. Крайне обеспокоенный, министр императорского двора тут же «выписал» из Москвы Захарьина якобы для себя, так как Александр III лечиться не любил и врачебным консультациям противодействовал. Захарьин примчался курьерским поездом в полдень 16 января, сразу же осмотрел больного, хотя тот этому обследованию не способствовал, и присоединился к диагнозу лейб-хирургов, несколько преувеличив серьёзность положения.[310]
Лечебные рекомендации Захарьина император, к немалому удивлению окружающих, выполнял безоговорочно под наблюдением лейб-хирурга Вельяминова. Вечером 20 января Захарьин и лейб-хирурги Вельяминов и Гирш составили утешительный бюллетень о здоровье монарха («лихорадки нет, сон и силы улучшаются»), а с 26 января Александр III, преодолевая досаждавшие ему слабость и разбитость, занялся текущими делами и врачей больше не принимал.[311]
6.1. Император Александр III с императрицей Марией Фёдоровной (1880-е годы).
6.2. Московский генерал-губернатор Великий князь Сергей Александрович (1890-е годы).
Почти десять дней Захарьин провёл точно узник, сидевший, правда, в одном из самых тёплых помещений дворца, засунув ноги в валенки и перечитывая приходившие с опозданием номера «Московских Ведомостей».[312] Иногда он покидал свои покои, но только для консультации членов царской семьи. С 26 января он обрёл наконец долгожданную свободу и стал собираться в Москву. за неустанные заботы о здравии монарха ему пожаловали орден Святого Александра Невского (высшую императорскую награду после орденов Святого Андрея Первозванного и Святого Владимира 1-й степени) и 15 тысяч рублей. Его бывший ординатор Беляев, который по распоряжению Захарьина, не доверявшего петербургским врачам-лаборантам, прибыл в столицу для ежедневных исследований мочи Александра III, получил 1500 рублей.[313] Через три недели Захарьину доставили из Петербурга ещё одну награду – столовые часы с вензелем Великой княгини Александры Иосифовны и вставленными с трёх сторон портретами его пациентов: самой великой княгини, Великого князя Константина Константиновича и Великого князя Константина Николаевича, умершего в 1892 году.[314]
Тем временем Остроумов, внимательно следивший за происходившими в столице событиями, не преминул поделиться со студентами на лекции о пневмонии своими соображениями относительно недуга Александра III: «Случается, что вся болезнь заканчивается в три дня, но это бывает лишь у самых высокопоставленных особ и при самом умелом лечении. Но тогда невольно возникает сомнение в точности диагноза».[315] Такую же неуверенность в том, насколько правильно определил Захарьин патологический процесс у Александра III, испытывал граф Шереметев: «Я был свидетелем первого выхода Государя в столовую, к завтраку, после инфлюэнцы зимой 1893–1894 г[одов]. Тревожные признаки уже смущали тогда многих, но слова Захарьина слишком были успокоительны: “Сердце как у молодого человека,” – повторяли охотно слова Захарьина и успокаивались. Но вид Государя был не хорош. Какой-то восковой цвет лица и сон был дурен».[316]
Сам Захарьин о гриппозном лёгочном воспалении больше никогда не вспоминал и в газетной публикации о болезни императора подводил читателей к мысли, что январское недомогание Александра III завершилось совершенно благополучно: «Январская инфлюэнца, несомненно, ослабила здоровье Государя, но последнее было уже далеко неполное: Государь сильно ослабел от чрезмерного носового кровотечения в августе 1893 года, а всю осень после того страдал лихорадочным бронхитом, то ослабевавшим, то ожесточавшимся; январская инфлюэнца была уже третьим приступом этой болезни; не говорю уже о том, что постоянные усиленные занятия и условливаемый ими недостаток сна постепенно подтачивали здоровье Государя.
В течение январской инфлюэнцы, когда я впервые был призван для лечения Его Величества, ежедневно производились, само собою разумеется, тщательные химические и микроскопические исследования. В первые 3–4 дня было замечено ничтожное количество белка в почечном отделяемом, как обыкновенное явление при острых лихорадочных болезнях, но не было так называемых цилиндров (цилиндры и белок – первые признаки воспаления почек, нефрита), засим белок исчез и до моего отъезда, в течение более недели, не появлялся, равно [как] и цилиндры. Кроме лиц, подписывавших тогдашние бюллетени, т.е. меня, лейб-хирурга Г.И. Гирша и доктора Н.А. Вельяминова, констатировали упомянутые данные производившие исследования врачи Беляев и Трубачёв. Сердце было нормально, и деятельность его, как видно из бюллетеней того времени, во всё время была удовлетворительна».[317]
В действительности не «усиленные занятия» в рабочем кабинете давно уже подтачивали здоровье императора, а конкретный патологический процесс, подробно описанный лишь в XX веке и связанный с повышенным артериальным давлением – артериальной гипертензией. Профузное носовое кровотечение, впервые возникшее в августе 1893 года у тучного 48-летнего Александра III, могло объясняться только синдромом артериальной гипертензии, обусловленным, в частности, поражением почек (хроническим нефритом, как думали когда-то, или хронической почечной недостаточностью вследствие атеросклеротического либо, значительно реже, воспалительного сужения почечных артерий, как стало ясно много лет спустя).
