Прочь — вверх — все выше возлетает птица, уменьшается до первоначального Гигантского Птицеоблака, в небеса смотрю и я, и все смотрю, и не могу поверить в перья, не верю в это, не верю в Змея — Плывущие вещи в таком далеком Высоке мирны и очень дальни — они покидают землю — и удаляются в неземную синеву — их ждут воздушные небеса — они кранятся и точают — в них, железно спокойных, кажется, чуется что-то смешное, чем меньше они — Небо чересчур ярко, солнце чересчур безумно, глаз не способен следить за величественным экстатическим полетом Птицы и Змия в Неведомое —
И говорю вам, я смотрел сколько мог, и все пропало — совершенно исчезло.
А Доктор Сакс, стоя рядом, засунув руки в карманы, разинув рот, воздел искательный свой профиль к загадочному небу — его одурачили —
«Будь я клят, — молвил он в изумленье, — Вселенная сама избавляется от собственного зла!»
Того чертова червя изгнали из его норы, мировое захолустье освободилось —
Колдун не обрадовался, но мировое захолустье освободилось —
После я несколько раз видел Доктора Сакса, в сумерках, осенью, кода детишки прыгают вверх-вниз и орут, — он теперь занимается лишь ликованьем.
Я отправился домой вдоль по диньдонящим колоколам и маргариткам, вставил в волосы розу. Снова миновал Грот и увидел крест на вершине этого горбика камней, увидел каких-то франко-канадских старушек — шаг за шагом они молились на коленях. Нашел еще одну розу, и вставил еще одну розу себе в волосы, и пошел домой.
Ей-богу.
Написано в Мехико, Теночтитлане, 1952 Древней Столице Ацтеки