Доктор Гарин - [6]

— Мы прикажем незамедлительно арестовать и отдать под уголовный суд всякого, кто лишь посмеет покуситься на вашу собственность! — произнесла она, грозно нависнув над пациентом.

Он замер, хлопая ресницами.

— Правда?

— Клянусь! — ответила она ледяным голосом.

Борис отшвырнул фаллоимитатор, вскочил, обнял её колени, прижался:

— Я всегда верил в алтайских врачей!

— И правильно делаете! — пророкотал Гарин. — Мы позаботимся о вас. А теперь, дорогой мой, позвольте…

Он навёл blackjack на пухлые и упругие ягодицы Бориса и дал два традиционных разряда. Пациент спокойно стоял, молча обнимая колени Пак.

Гарин опустил blackjack.

Борис почесал ягодицу, разбежался и влетел на кожаный диван. Мгновенье он сидел, хлопая ресницами и бормоча что-то нечленораздельное, затем расхохотался, откинувшись:

— Чушь несусветная!

— Что, простите? — переспросил Гарин.

— Чушь, что послевоенная Европа жаждет объединиться в Соединённые Штаты Европы!

— Вы так полагаете? — спросил Штерн.

— Я уже плюнул в лицо Эмманюэлю. Могу плюнуть и старухе Ангеле, если она только заикнётся. Вот, пусть только попробует, старая провокаторша!

— Как у вас с аппетитом? — спросил Гарин.

— А где мой динозавр?! — вдруг выкрикнул Борис, спрыгнул с дивана, вбежал в спальню и заметался по ней.

Две медсестры пошли за ним, чтобы помочь ему в поисках. Борис носился по замусоренной спальне, шлёпая ягодицами по полу. На кровати лежал навзничь в состоянии сна пластиковый андрогин с женским лицом, большой грудью и торчащим прозрачным фаллосом. Над кроватью висела большая картина в массивной позолоченной раме — Люсьен Фрейд, «Спящий мясник». Любимая картина Бориса, неизменно сопровождавшая его во всех путешествиях.

— Где? Кто позволил? — метался на ягодицах Борис.

Не найдя ничего, он метнулся к батарее отопления, громко ударился о неё и завопил:

— Кто приказал изъять динозавра?! Кто подписал акт о конфискации?!

— Никто, никто, — поспешила его успокоить Пак. — Найдётся, не волнуйтесь.

— Он никогда не найдётся! Он потерян наве-е-е-е-ки! — завопил пациент, и слёзы градом брызнули сквозь огромные рыжие ресницы.

Пак шагнула к нему, но Гарин предупредительно положил ей на плечо свою увесистую длань.

— Ремиссия, — произнёс он по-русски.

Борис рыдал недолго. Шмыгнув носом, он вдруг пополз по полу, дополз до кровати, залез под неё наполовину, оставив снаружи задницу, покрасневшую от электротерапии. Кровать задрожала. Андрогин открыл глаза, сел на кровати и стал осматриваться.

— Вот ты где! — глухо раздалось из-под кровати.

Кряхтя, Борис вылез с чёрным шаром, сел на пол и расхохотался.

— Динозавр решил удрать в мезозой!

Шлёпнул по шару. Шар засветился, в нём возник серебристый тираннозавр, который стал пританцовывать и запел хриплым басом:

I'm worse at what I do best

And for this gift I feel blessed

Our little group has always been

And always will until the end

Hello, hello, hello how low…[4]

Борис поцеловал шар с громким чмоком, прижал к животу, вскочил и через поспешно расступающихся медиков метнулся на покрасневших ягодицах в ванную комнату, подпрыгнул и плюхнулся в ванну, снова окатив всё вокруг водой.

— Рекуррентно стабилен, — с улыбкой сказал Гарин Маше, направляясь к выходу.

— Не опаздывайте на завтрак. — Пак заглянула в ванную.

— А сигара? — воскликнул Борис. — Где моя сигара?

— У нас не принято курить в номерах.

— Где моя сигара?! Кто посмел уничтожить мою сигару?! Шалина!! — завопил Борис и тут же разрыдался, шлёпая поющим шаром по воде.

— Шалина ждёт своего господина, — ответил андрогин мужским голосом.

— Доктор Штерн, дайте ему сигару, — распорядился Гарин, выходя из палаты.

Штерн взял из коробки сигару, обрезал и вместе с зажигалкой отдал Борису, который тут же перестал рыдать, выпустил шар и принялся, громко чмокая, раскуривать сигару.

— Hello, hello, hello, how low… — пел тираннозавр под водой.

В пятой палате обитала пациентка по имени Ангела. Едва санитар постучал в дверь и открыл её, она уже стояла в прихожей, скрестив бледные, плетеподобные руки внизу бледного живота.

— Guten Tag, gnä dige Frau! — пророкотал Гарин на своём приличном ещё с гимназейских времён немецком.

— Guten Tag, Herr Doctor Garin! — произнесла она ровным, спокойным голосом и улыбнулась всегда усталыми, густо напомаженными губами.

— Haben Sie gut geschlafen?[5]

— Nicht so sehr[6].

Она повернулась к ним бледным, одутловатым задом и пошла на ягодицах в палату. Гарин со свитой двинулись следом.

— Прошу вас. — Ангела протянула руку в сторону дивана.

— Благодарю! — Гарин сунул blackjack в карман халата и, оставшись стоять, по-докторски потёр ладони. — Жалобы? Опасения? Тревоги?

— Опасения, тревоги, — повторила она с полуулыбкой, подпрыгнув и сев в кресло. — Всё, всё при мне. Никуда не делось.

— Лающие люди?

— Да, лающие люди.

— Вернулись?

— Они никуда и не уходили.

— Только прятались за обычными, нелающими?

— Genau[7].

— Ясно, — понимающе стукнул себя по коленке Гарин. — Я приму вас после завтрака, Маша сообщит вам.

— Хорошо.

— Пожелания?

— Сегодня ночью кто-то громко слушал музыку.

— Вот как? — Гарин снял пенсне, повернулся к врачам. — Это новость.

— Я смутно сквозь сон что-то слышал, — произнёс Штерн.