Договориться с тенью - [22]

И командир отряда крикнул долгожданное:

— Огонь!

Над лесом взвились две красные ракеты. Раздалось:

— Партизаны! Вперёд! Ура-а-а!

Атака разворачивалась стремительно. Люди неистово кричали, свистели, палили изо всех видов оружия. Партизаны ворвались в сад и лицом к лицу столкнулись с врагом. Началась рукопашная. И двадцатичетырехлетний дед сцепился в мертвой схватке с фашистом. Дед хрипел, ему не хватало воздуха, на его шее стальным обручем сомкнулись руки врага. Небо потемнело, и деревья в саду закачались. Дед медленно оседал на землю. Вокруг него причудливо кружился сорвавшийся с яблони, чудом сохранившийся до февраля сухой лист. С горы Белой к деду спускался живой убитый друг Василий Кочкарёв и спокойно улыбался:

— Мы победили этого зверя.

— Да, — хотел ответить дед, но только прохрипел в ответ.

Дед вышел ненадолго из предсмертной агонии, открыл глаза и взглянул на Павла, склонившегося над ним. Павел с надеждой посмотрел ему в лицо:

— Деда, держись, сейчас скорая приедет, — попросил он. — Завтра я тебя в Лаки отвезу, как ты хотел.

— Сегодня… — одними губами прошептал дед.

— Что? Что ты сказал, деда?

Павел наклонился ближе и понял по губам старика:

— Сегодня иду к ним.

Он попытался улыбнуться внуку, чтобы подбодрить его, но парализованные губы не слушались. Только глаза потеплели на мгновенье. А затем взгляд устремился куда-то вдаль и застыл. Павел закрыл деду глаза.

12

Герман видел, что София не в себе, её что-то беспокоит и она хочет поделиться своими переживаниями, но был безучастен и вёл себя индифферентно. Он был воспитан в западном духе: если у тебя проблемы, иди к психоаналитику, а в обществе, будь добр, улыбайся и делай вид, что у тебя всё отлично. Они завтракали в боулинге, и София то бросала беглый взгляд на свои часики, то принималась пересматривать сообщения в телефоне, то нервно теребила салфетку. К своему любимому вишневому штруделю она почти не притронулась. От внимания Германа не ускользнуло ни одно её нервное движение, он отлично понимал: что-то Софию угнетает, но даже не догадывался, что имеет к этому прямое отношение, когда вдруг услышал:

— Герман, у меня есть очень плохая новость, которая тебе не понравится. Я даже не знаю, как сказать.

Он снисходительно улыбнулся:

— Сгорел музей? Украли картины?

Он шутил, и София видела, что это была шутка чистой воды. Но как же в точку он попал! София даже растерялась в первую минуту: может быть, он и является руководителем этого «проекта»?

— Да, украли. А откуда тебе это известно?

Она впервые за сегодняшнее утро посмотрела ему прямо в глаза, и Герман понял, что это не розыгрыш. Улыбка сползла с его лица:

— Это правда?

— Правда. Украдены десять полотен, шесть из них — твои, — выпалила она на одном дыхании. — Вернее, твоего прадеда.

София опустила голову. Он резко оттолкнул стол, как будто отталкивал от себя неприемлемое известие. Из чашек на стол расплескался чай, небольшая вазочка с цветами перевернулась, из узкого горлышка струйкой потекла на пол вода. Герман, утратив самообладание, порывисто встал. Черты его красивого лица исказила ярость:

— Как это могло произойти?! Когда? Я хочу говорить с директором музея!

— Хорошо, поехали.

Она поднялась и, опустив голову, пошла к выходу. Уже садясь в машину на площадке за боулингом, увидев бегущего к ним официанта с блокнотом в руках, София сообразила, что они не оплатили счёт. Она извинилась и протянула в окно купюру, явно превышающую стоимость их завтрака. Герман сидел, не шелохнувшись, с непроницаемым лицом. София видела как он был зол и каково ему было сдерживать свои эмоции. Она запустила двигатель, и машина сорвалась с места.

Ещё пол-часа назад, этот обаятельный мужчина предупредительно открывающий перед ней двери в боулинг и отодвигающий для неё стул, очаровательно улыбавшийся, теперь враждебно смотрел в окно, сконцентрировавшись на собственных переживаниях, никого и ничего не замечал вокруг. София подавленно молчала. Подъехав к музею, одновременно вышли из автомобиля. Герман шёл немного впереди, София едва поспевала за ним. Музей был открыт для осмотра, за исключением ограбленного зала. Двери туда были плотно закрыты и опечатаны. Рядом — на своём обычном посту — сидел охранник.

— Это охрана? — спросил Герман, остановившись перед закрытыми дверями, и бесцеремонно ткнул пальцем в дежурного. — Что он делал во время ограбления?

— Думаю, на этот вопрос он уже ответил, кому положено, — сдержанно предположила София.

Хоть они и говорили на немецком, очевидно, охранник понял суть их диалога.

— Что вы хотите? — неприязненно обратился он к Софии.

— Нам нужен директор музея.

— Его сегодня не будет. И завтра тоже.

София перевела Герману. Он тихо выругался и, развернувшись, вышел из музея.

— Что будем делать?

— Если бы я был в Германии, я бы знал, что делать.

— Так в чём вопрос? Отвезти тебя в аэропорт?

Думая о своём, Герман некоторое время смотрел на Софию в упор (но ей показалось, что сквозь неё и совсем не видя её), потом отрывисто произнёс:

— Отвези.

13

София возвращалась домой. До чертиков не хотелось говорить с отцом о внезапном отъезде Германа, об их скомканном, почти враждебном прощании. Финал встречи так не вязался с её ожиданиями. Поэтому, когда отец позвонил и передал бабушкину просьбу приехать к ней, София обрадовалась. По дороге она заскочила в супермаркет, накупила продуктов для старушек. Сёстры под конец жизни съехались и жили под одной крышей. Вдвоём им было веселей. Да и вторая квартира на первом этаже в центре города, сданная адвокату под офис, приносила приличные для пенсионерок деньги. После инсульта Ольга Сидоровна не вставала и теперь полностью зависела от своих близких.