Договориться с тенью - [21]

— Не получится. Если ваш друг окажется преступником, им займётся Интерпол, и его выдворят из нашей страны. Так что сухарики будете грызть в одиночку, уважаемая София.

— В одиночной камере?

— Это зависит от вашего поведения. Будете с нами сотрудничать — грызть вам сухарики дома с чаем у телевизора. А в противном случае я ничего не обещаю.

— Понятно, о противном случае говорить противно. Не будем. Я согласна сотрудничать с родной милицией. Не вопрос. Обязуюсь и — как там? — зуб даю, замётано! Вы можете уже выключить свой диктофончик — батарейка садится.

— Весёлая вы девушка, София. С вами интересно. Жаль, что уже приехали.

— Вас куда — в отделение милиции, гражданин начальник?

— Не ёрничайте, София. Остановитесь за светофором. Завтра с утра жду вас в следственном отделе. Вот по этому адресу.

Игорь Леонидович положил на торпеду свою визитку. София притормозила, открыла сумочку, достала свою визитку и протянула ему:

— А это вам наше алаверды. Непременно загляну к вам с утреца на кофеек. Правда, я люблю кофе в постель, но ради вас сделаю исключение. До завтра. Берегите себя. Кстати, конспиратор вы никакой. Я вас ещё у отеля за-ментила.

— Вот чертовка, — улыбнулся Игорь Леонидович и поспешил домой.

Ему понравилась девушка и совсем не хотелось, чтобы она оказалась сообщницей преступника.

11

После беспокойной ночи Павел решил остаться у друга — отдохнуть, принять душ. До обеда проспал, как Илья Муромец, и какое-то смутное, непривычное чувство тревоги выбросило его из царства Морфея резко, без перехода. Павел встал на ноги и даже сразу не понял, где находится. Посмотрел в окно. На лужайке Валера, Костя и Витёк, хозяин дома, у мангала жарят шашлыки. Рядом — красный пластиковый столик, на котором белеют тарелки с пучками редиса, лука, петрушки. На пожухлой зимней траве — ящик с пивом. Павел спустился с мансарды и, пройдя два лестничных пролёта, оказался в просторном, обитом дубом холле. Открыл шкаф, нашёл свою куртку, набросил на плечи и вышел во двор. От костра доносился аппетитный запах жареного мяса.

— Б-братуха, у т-тебя хороший нюх, вовремя п-проснулся! — широко улыбнулся друг детства Витёк, так и не справившийся со своим заиканием, после пережитой трагедии в детском возрасте.

Костя снимал с огня очередной шампур, раскладывал мясо по тарелкам.

— Мужики, я поеду, — засуетился, извиняясь, Павел. — Вы тут без меня. Завтра загляну.

— Д-да ты чего? Что з-за спешка? Давай по п-пивку, по шашлычку. Усп-п-еешь поехать.

— Нет, не могу. Дед ждёт. Обещал я ему.

— Д-да, ладно, т-ты гонишь. — Витька даже лицо обиженное сделал. — П-п-подождёт твой дед. Куда д-денется? Сядь, п-поешь нормально с нами. Т-ты чё?

Павел подошёл к нему вплотную, посмотрел в глаза.

— Куда денется, говоришь? Ему восемьдесят девять, умереть может в любую минуту. И я себе не прощу, если чужой закроет моему деду глаза. Понял, да? А шашлыков пожрать я всегда с вами успею. Не обижайтесь, пацаны.

— Правильно, пусть валит, нам больше достанется, — откупоривая бутылки с пивом, коротко произнёс Костя.

Павел по очереди пожал всем руки и зашагал к воротам. Валера пошёл за ним.

— Э, а т-ты то куда? — спросил Витька.

— Отвезу.

Валера сел в Витькин джип, догнал Павла за воротами:

— Такси на Дубровку заказывали?

Всю дорогу молчали. Только из динамиков рвался голос Расторгуева: «Комбат, батяня, батяня, комбат…»

— Спасибо, брат. Давай, до завтра.

Павел крепко пожал другу руку и, выпрыгнув из машины, поспешил к калитке. Сердце учащённо билось, предчувствуя беду. Бегом пересёк двор, взметнулся на крыльцо, рванул на себя входную дверь. И тут же выскочил на улицу. Протяжный, нечеловеческий звук, родившийся где-то внизу живота, поднялся стремительно и безудержно к горлу и вырвался наружу. Павел сжал кулаки и несколько раз с силой ударил ими о стену дома. И с этим животным криком, с ударами невыносимая боль вышла из него, стало возможным дышать и мыслить. Вернулся в дом.

Дед в неудобной позе, с неестественно подвёрнутой левой рукой лежал на полу веранды. Глаза были закрыты. Дышал он тяжело, с хрипом. Павел наклонился, бережно поднял деда, перенёс на кровать. Вызвал скорую помощь. Присел на корточки перед кроватью и взял старика за безвольную руку. Прикоснувшись к руке, закрыл глаза, крепко сжал веки, не в силах сдерживать слёзы.

— Деда, не умирай! Слышишь, дед?

Дед не реагировал. Он был далеко — в феврале сорок четвертого, под деревенькой Бешуй, там, где в Альму впадают две речки Мавля и Коса. Передовая застава, расположенная между Саблами и Бешуем встретилась с разведкой противника и вступила в бой. В Саблах сосредоточились два батальона гитлеровцев. Противник продвигался осторожно, под прикрытием артиллерийского огня, который интенсивно вёлся с горы Белой. Командир отряда приказал обойти противника и внезапно ударить. Друг деда Вася Кочкарёв дошёл до середины горы, огнём пулемёта заставил фашистов залечь. Неожиданно вражеский пулемёт ударил со стороны, и Василий упал замертво. Пуля навылет скосила второго товарища — партизана Гнатенко. Партизаны, прижатые огнём к земле, не могли поднять головы, но тут на помощь к ним подоспел справа второй отряд, и высота была взята. На открытое пространство между садом и берегом Мавли высыпало около трёхсот гитлеровцев. Вот они полезли, словно саранча, по открытому полю.