Договориться с тенью - [16]

Через два часа они были на месте. Возле дверей госпиталя Софию уже ожидал санитар с каталкой. Её приняли в госпиталь без предоплаты, благодаря поручительству хозяина отеля. «Вот и верь расхожему штампу о «капитализме со звериным лицом», — думала София, «уплывая» под наркозом. Перед глазами промелькнули ослепительные вершины гор, синее небо и склонившиеся лапы елей под тяжестью снега.

София лежала в просторной палате. Кроме неё, здесь находились ещё три пациентки. То ли так было принято в Австрии, то ли не хватало мест, — горнолыжный сезон был в разгаре. Но в одной палате лежали и до, и послеоперационные больные. София оказалась в интернациональном коллективе. Напротив была кровать пожилой австрийки, которую готовили к операции, и ежедневно к ней приходил муж. Он часами оставался возле её постели. София с удовольствием наблюдала за этой парочкой. Всегда происходило одно и то же. Сначала они перебрасывались парой-тройкой фраз, а затем просто тихо сидели, прижавшись друг к другу, смотрели на окружающих и молчали. Они прожили вместе много лет и не нуждались в словах. У них было о чём молчать. Иногда они переглядывались и улыбались друг другу. Здесь же при входе стояла вешалка, и посетители приходили в верхней одежде, раздевались, садились рядом со своими родными и оставались надолго. Рядом с Софией находилась кровать молодой француженки. Она тихо лежала и ни с кем не разговаривала. Но когда её навещал муж с двумя маленькими дочурками, женщина начинала жаловаться и плакать. Постепенно её тихие слёзы переходили в истерику, дети смотрели испуганно и жались к отцу, тот нажимал на кнопку над кроватью, прибегал доктор с медсестрой, больной делали укол — и она затихала. Так повторялось каждый день.

«Уж лучше бы её не навещали!» — однажды подумала София.

Третью пострадавшую спортсменку София мысленно окрестила «дамой из Амстердама». Женщина действительно была из Амстердама. Ей часто звонили на мобильный, она громко разговаривала, не обращая внимания на спящих по соседству больных, задорно смеялась и постоянно что-нибудь жевала, а поскольку не была ходячей, то очень часто нуждалась в помощи санитара с уткой. Кажется, не одна София заподозрила даму в том, что барышня постоянно жуёт специально. Санитарами здесь работали молодые ребята, видимо, студенты мединститутов. По вызову дамы приходил симпатичный розовощёкий юноша в униформе бирюзового цвета, с серёжками в ушах. Он вкатывал в палату столик, уставленный многочисленными баночками и тюбиками. После всех процедур, ради которых он был вызван, юноша обтирал даму и умащивал кремами. При этом она фривольно беседовала с юношей, кокетничала и смеялась. Без малейшей тени смущения!

Если бы не эта история с госпиталем, София уехала бы из страны в твёрдой уверенности, что австрийская кухня — отвратительнейшая из всех кухонь мира. Она не могла объяснить парадокса: почему в обычном госпитале больных кормили отменно вкусными блюдами, в то время как в пятизвёздочном отеле?.. Вечерами, после ужина, София с друзьями ходила в ближайшую кофейню «догоняться» пирожными с чаем, ибо не могла уснуть на голодный желудок. Да, кормили в госпитале превосходно. Но что Софии не нравилось и чего она не могла понять — для чего ни свет ни заря будить больных, обмывать их, переодевать, чтобы те смогли снова спокойно засыпать? Её кровать стояла перед окном, и она видела сияющие звёзды, когда в палату приходили санитары. Они действовали втроём, под покровом ночи, как партизаны. Один приподнимал больного, обмывал махровой рукавицей, вытирал и надевал свежую сорочку. Затем двое держали на руках полуспящего пациента, пока третий менял постельное бельё и дезинфицировал металлическую кровать. «Бандитизм!» — думала София, разбуженная, как ей казалось, среди ночи.

При выписке Софии презентовали костыли.

— Шесть недель в шине — и снова на лыжи, — оптимистично пожелал доктор, делавший ей операцию, и вручил толстый конверт с описанием рекомендуемых процедур.

Путешествие Софии подходило к концу, когда в купе поезда Киев — Севастополь заглянули Игорь и Светлана. Они зашли попрощаться, — София выходила в Симферополе. Она открыла красивую плоскую фляжку — единственный сувенир, который успела приобрести в Австрии, и налила в гранёные стаканы коньяк.

— Хочу выпить за тебя и твоих родителей, — обратилась София к Игорю. — Правильным борщом они тебя кормили. Спасибо тебе за всё! Я никогда не забуду, что ты сделал для меня.

Правда, выздоровление проходило не так позитивно, как обещал доктор из Шварцаха, и Софии пришлось долго разрабатывать негнущееся колено и снова учиться ходить. Но это совсем другая и грустная история, вспоминать о которой Софии не хотелось. Ещё не хотелось вспоминать о том, как вернулась домой и столкнулась с равнодушием мужа. Он ужасно расстроился, увидев её на костылях и недееспособной. Расстроился и дистанцировался. София не могла этого понять. А как же «и в горе, и в радости»? Но муж был похож на страуса, прячущего голову в песок. Похоже, он решил: если не будет видеть жену в таком состоянии, значит, с нею всё в порядке. Он продолжал ездить по выходным с друзьями в горы, работал больше обычного, засыпал в гостиной на диване, оправдываясь, что боится задеть её больную ногу во сне. София страдала молча. Для неё это было большое испытание. Она, конечно, справилась, но обида осталась.