Дочери человеческие - [26]

И тогда Лада думала: возможно, правы те люди, что называют ее странной. Она часто слышала это: «Странная она какая-то…» Ведь не все люди считают необходимым скрывать свое мнение о других. «Наверное, я и в самом деле не такая, как все», — думала о себе Лада в тех случаях, когда не могла отыскать причины своей грусти или радости. Радость тоже приходила к ней так же нежданно и беспричинно, как и грусть. Мог идти дождь, и было сыро, слякотно, в сером небе упрямо боролись с ветром неуклюжие тучи — рыжие, с сизыми закраинами. Ветер лохматил их, поднимал их крылья, они ворочались, клубились, что-то сердито бормотали. А Лада смеялась. Потому что ветер тоже был упрямым, тугим, он плотно охватывал грузную тучу и гнал ее, гнал! А деревья кланялись ветру, пшеница в поле становилась похожей на воду, катилась волнами, и только репейник таращился колючками, сражался с ветром, и ветер обходил его стороной, потому что репейник тоже был упрямцем хоть куда.

«Опять ветер, опять этот нескончаемый дождь, — говорили люди, — и до чего противная погода!» Лада качала головой и думала, что нельзя представить себе более живой природы, чем в такие часы, когда дует ветер и оживают деревья, и небо отражается в лугах.

«Все-таки она странная», — говорили о Ладе, когда она уходила бродить под дождем. «Бродяжья в ней кровь», — добавляли другие, а некоторые даже жалели Дмитрия. «Неприкаянной растет твоя дочка. Гляди, не оберешься с нею хлопот, когда вырастет». Но папа Митя только посмеивался. Он-то понимал свою Ладу!

«Скорее бы он приезжал, — думала Лада, — мне потому так плохо, что почти месяц я живу одна».

А тем временем дождь перестал, и появилась пока еще размытая радуга: одним краем она опиралась на крыши поселка, другим — пила воду из моря.

Лада спустилась с пригорка и пошла по изрытой, размеченной для будущих фундаментов земле к хатенке, к которой уже подобралось строительство. Когда-то эта халупа стояла на отшибе поселка, а теперь очутилась почти в центре строительства. Лада знала, что хозяева держат на цепи страшного волкодава, и этот пес почему-то очень занимал воображение Лады. Она не могла понять, почему так беснуется пес. В своем поселке ее знали все собаки, она не боялась их, и собаки не лаяли на нее. Ей хотелось приручить и этого пса. Она подошла к нему на расстояние вытянутой руки, пес взвился на дыбы, захрипел, а Лада стояла, приговаривая:

— Ну, что же ты, хороший мой? Я к тебе с добром…

Но вышел хозяин, заорал:

— Опять эта ненормальная пришла!

Лада, не удостоив хозяина ответом, повернулась и пошла к недостроенному дому. Когда Лада остановилась в проеме дверей, кто-то сказал:

— Глядите, вот она! Не надоело дразнить собак?

Ах, вот они, люди! И все молодые — ребята и девушки, — они сидели на ступеньках лестницы и обедали. Лестница поднималась только до второго этажа, а там обрывалась и дальше был виден клочок неба, промытый дождем.

— Делать тебе больше нечего?

Лада оглянулась на девушку, похожую на матрешку, — такой румяной, веснушчатой и округлой была она, что вызывала улыбку, и ответила:

— Я не хочу, чтобы собака была такой же злой, как и ее хозяин.

Все рассмеялись. А высокий парень, повязанный косынкой, отчего он был похож на пирата из кинофильма, спросил:

— Слушай, а кто ты такая?

— А ты?

— Я бригадир.

— Разве я кому мешаю? Может, тебе мешаю?

— Почему? Нет. Ходи, пожалуйста. Смотри, если интересно.

— Мне интересно, — призналась Лада.

— Ну ладно. Так как же тебя зовут?

— Лада.

— Это что за имя такое? — удивился бригадир-пират. — Я такого еще не слышал.

Тогда она рассердилась:

— Имя человеческое, не хуже твоего.

— Да ты же моего имени не знаешь. А говоришь — не хуже. Мое имя на весь мир знаменитое.

— Все равно, какое бы ни было, только мое не хуже. Имя мое старинное, русское. Мог бы знать!

И снова все рассмеялись. А кто-то сказал:

— Ну, Марат, получил по носу?

— Тебя зовут Маратом? — спросила Лада. — Имя у тебя гордое, но мое не хуже.

— Смотри, как она хвалится! — скорее пропела, чем сказала веселая матрешка. — А мое имя чем хуже: Светлана!

— Твое имя нежное, — ответила Лада, — но я не хвалюсь, а просто дорожу своим именем. Так меня назвала мама.

— По-твоему, меня назвал чужой дядя? — не унималась матрешка и даже покраснела, так рассердилась.

— Ты не сердись, — отозвалась Лада, — моей мамы давно нет на свете, вот потому я дорожу своим именем. Это все, что мне от нее осталось.

От такого неожиданного ответа Лады все перестали жевать, а Светлана, отрезавшая от батона кусок, уронила нож, и он зазвенел на цементном полу.

— А отец? — спросил Марат. — Отец-то у тебя есть?

— Отца убили еще до моего рождения. В плавнях, среди камышей. В войну.

— Во-о-он как! — протянула Светлана. — С кем же ты живешь? Родня-то хоть какая-то есть?

Она спрашивала почти сердито, и Лада на какой-то миг задумалась, глядя на внимательные лица рабочих, потом покачала головой.

— Нет, никакой родни у меня нет, — тихо ответила Лада, озадаченная тем, что Светлана непонятно почему рассердилась. — Но я живу не у чужих. У меня есть папа Митя!

И тут все заметили, что Лада держит в руке цветок цикория, и ее пальцы ощупывают чашечку цветка, лепестки, тычинки, а глаза смотрят куда-то поверх их голов.