Дочери человеческие - [10]

— Ей хочется красные ленты! Желтая шляпа и красные ленты… — Мадам укоризненно покачала завитой, в букольках, головкой. — Я бы ей не советовала, но вкус заказчицы — не мой вкус! Ева, ты следишь, чтобы из утюга не вывалился уголек?

— Да, мадам! — испуганно пробормотала Ева. Она опять задумалась о Савве и совсем забыла об утюге.

— Реб Борух передавал, чтобы ты пришла в субботу. — Глаза хозяйки зорко следили за выражением лица девушки. — Я ответила: «Разве я запрещаю Еве ходить в такой почтенный дом? Ева может ходить к своим родственникам в любой праздничный день!» — Мадам продолжала изучать Еву. — Всему городу известно, что реб Борух богатый человек. И он может умереть. И кому-то он должен оставить свое богатство. Может, он оставит его общине… Может, он оставит его первому встречному. Кто знает!

Мадам щелкнула пальцами и повернулась на пятках. Это получилось у нее довольно-таки лихо. Ева улыбнулась. И мадам это заметила.

— Я не думала, что ты умеешь улыбаться, Ева. — Мадам Фус стояла спиной к Еве, разглядывала желтую шляпу на болванке и в то же время сумела увидеть улыбку Евы. — Кажется… — задумчиво продолжала мадам… — кажется, в последнее время ты изменилась.

Ева смотрела в затылок хозяйки, ее удивляла острая проницательность мадам.

— Иногда я пытаюсь понять тебя, хочу догадаться, почему ты ушла из дома реба Боруха. Но я ни о чем не хочу спрашивать. Я ни о чем тебя не расспрашиваю, я не расспрашиваю Фриду. Но меня мучает любопытство. Уйти из такого богатого дома… Ты сказала, что хочешь сама зарабатывать себе на жизнь. Я тоже зарабатываю себе на жизнь сама, но… Принеси мне ту красную дурацкую ленту! — Мадам, не оборачиваясь, снова щелкнула пальцами.

Ева взяла ленту, стараясь не смять, держа ее так, как держала до этого хозяйка: на вытянутой руке.

— Тебе бы пошла эта лента, — медленно проговорила мадам. — И тебе пошла бы красная шляпка из мягкого фетра. Без полей… Маленькая круглая шляпка. — Она протянула руку, но не за лентой. Кончиками пальцев она коснулась разгоревшихся щек Евы. — Ты похорошела. Да, ты явно похорошела. Отчего бы?..

От смущения у девушки выступили на глаза слезы. Она не понимала мадам, временами ей казалось, что та издевается.

— Ты надеешься получить наследство, Ева? — быстрым шепотом, почти вплотную приблизив свое лицо к Евиному, спросила хозяйка. Ее коричневые круглые глаза блеснули.

Ева испуганно с неосознанной брезгливостью отшатнулась. Она не промолвила ни слова, но мадам поняла.

— Н-н-нет?! — Глаза ее сузились. Она вскинула голову. — Но ты изменилась, Ева! — надменно продолжала она. — И если ты будешь отрицать…

— Нет! — почти выкрикнула Ева. — Нет, я не буду отрицать!

— Ева-а-а! — маленькая мадам всплеснула ладошками. Оглядев вытянувшуюся в струнку девушку, она заключила: — Тебе не пойдет белый подвенечный наряд. Нужен персиковый, только персиковый. Можешь довериться моему вкусу!

Они шли межой мимо кустов шиповника. На колючих коричневых ветках висели прошлогодние, но все еще ярко-коралловые ягоды. Между кустами, приподняв палый лист, щетинилась молодая трава.

Они поднимались на холм, где не было ничего, кроме такого же нежно-зеленого, как молодая трава, неба. Неба, с которого лились потоки света. Савва, шедший немного впереди, оглянулся. Ему хотелось увидеть, довольна ли прогулкой Ева.

— Ты не устала?.. — Он замолк на полуслове и отступил в сторону.

Ева шла, как незрячая, подняв вверх лицо, держа перед собой руки. Губы ее вздрагивали от странной напряженной улыбки. Савва пропустил ее и пошел следом, недоумевающий, встревоженный. Он смотрел, как неуверенно ступают по подсохшей кочковатой земле ноги Евы в стареньких ботинках со сбитыми каблуками. Он хотел окликнуть ее и не решался. Так и шел следом молча и растерянно, пока Ева не остановилась.

Они были на вершине холма. Отсюда был виден город — разбросанные кубики домов и яркий купол собора, свежераспаханные черные лоскуты полей и яркая озимь. Еще сквозная светлая ореховая роща, над которой вились стаи грачей. И небо — зеленоватое по горизонту и синее в зените.

— Ева! — голос Саввы был робким. — Что-нибудь случилось?

Она обернулась, и он увидел ее заплаканное лицо.

— Я никогда не была за городом. Я никогда не видела этого… — Ева раскинула руки. — Савва, я никогда…

Она замолчала, и он оглянулся вокруг, глядя теперь на все другими глазами.

— Ты слышишь? — спросила она. — Ты слышишь, как здесь тихо?

Он улыбнулся.

— Ты меня любишь, Савва?

Он сказал:

— Да. Я люблю тебя.

Ева засмеялась. А он с радостью слушал, как она смеется.

— Я еще не слышал, как ты смеешься.

Она продолжала смеяться.

— Знал бы ты, как я люблю тебя!

— Ты очень красивая.

— Это правда? — она затихла. — Ты говоришь правду, Савва?

— А ты посмотри на себя. Посмотри на свои глаза… Посмотри на свои губы… Более красивых я не видел.

Но она смотрела в его глаза, она смотрела на его губы.

— Я буду твоей женой, Савва?

— Моей женой? — теперь затих он, и в глазах Евы метнулась тревога. — Я никогда не думал об этом.

Он и в самом деле никогда не думал о том, что Ева может стать его женой. Он вспомнил о том, что их разделяло. И вдруг почувствовал, что на холме дует свежий ветер, что от земли веет сыростью, — это было похоже на пробуждение в холодной комнате. Он думал, что ощущение счастья нереально, как в сновидении.