Глаза мага сделались… странными. Светлые, тёплые, они были похожи на отвар зверобоя, и сейчас в этом отваре плескалось прозрачное непонимание. Только тут я и услышала свой голос: визгливый, злой, жадный… Недобрый смех, как у русалки, заманившей путника в омут. Что же это со мной творится? Плохо быть на земле, ой, как плохо!
— Извини, — пробормотала я, отворачиваясь. — Тяжело мне. Тело это тяжёлое.
Маг не понял, но догадался: подошёл, обнял, прижал к себе. Я криво усмехнулась, но послушно прильнула к чужому телу. Может, он и прав был, навязавшись мне в попутчики: плохо ходить по земле одной. Маг провёл рукой по моим волосам. Я скосила взгляд: поднимающееся солнце вызолотило светлые пряди. Наверное, человеку это кажется красивым.
— Куда теперь?
Маг ответил не сразу — сперва разжал руки и отвернулся.
— Я устал спать на земле, — был его ответ. — Пойдём на заставу, там нам дадут приют и пищу. На одну ночь я под крышей задержаться сумею.
Все заставы устроены одинаково. С одной стороны дороги башенка, с которой далеко видно округу. С другой — дом, для отдыха и сна охраняющих земли сынов тэна. Рядом раскинулись палатки торговцев, а самые бедные из них раскладывают товары и вовсе на земле перед собой. Любой — заплативший пошлину, разумеется, — может найти там еду, одежду, коня или самоцветы. Одного нельзя найти на заставе — крова, ведь не для путников же стоит дом у заставы, а для людей, которые стерегут её от чужаков. Но… Чёрному ордену всё позволено, как гласит человеческая поговорка, и Рейнеке намеривался показать на заставе знак своего ордена — медную бляху, на которой выбит чёрный круг. Маг таскал её на шее и обмолвился ночью, что, хоть волшебства в знаке и никакого, но оберегом от человеческого предательства она служит. Все боятся обидеть чёрного волшебника. Послужит знак и пропуском на заставу, а пара добрых слов — платой за ночлег. Рейнеке и за купленную вчера еду ничего не платил.
— А ты платила за свои пряности? — ответил он на мой робкий упрёк, и я перестала спорить.
А ещё над дозорной башней заставы всегда висит флаг. Висел он и тут — ослепительно белый, как первый снег, когда злость ветров только-только вошла в полную силу. Его издалека было видно над дорогой.
— Ты чего? — удивился волшебник, когда я попятилась обратно в лес, под защиту закрывавших прежде обзор деревьев. — Лика.
— Там, — указала я. — Белый орден.
— Ну да, — подтвердил маг. — Здесь живёт мой старший брат.
— Я туда не пойду, — уже не попятилась — рванулась в лес я. Рейнеке, не глядя, удержал меня за руку. Подтащил к себе.
— Ты чего, глупая?
— Они хуже всех, — простонала я, глядя на развевающееся над дорогой белое полотнище. Второго флага не было, значит, земли целиком под властью ордена. Ветра притихли, оставляя мне возможность выбирать дорогу самой. Ну, что же, я выбрала. По своей воле в ловушку не сунусь. — Они думают, что добрые, и поэтому не знают жалости.
— Что ты несёшь, Лика! — разозлился человек. Что-то изменилось в нём — или во мне. Только миг назад, казалось, он готов был слушать, готов идти за неведомым, и говорил со мной тихо, чтобы не спугнуть волшебства. Он был открыт для ночи, для тайны, для чуда… То властный, то задиристый, а то добрый и нежным — таким я узнала его и таким полюбила. Теперь же передо мной стоял обычный человек — неспособный разговаривать с дочерью воздуха.
— Что ты несёшь, Лика? — повторил маг. — Не глупи.
— Пусти! — стряхнула я его руку. — Сказала же — не пойду!
— А куда пойдёшь — в лес?
— Да! Где нет людей, там всегда спокойно! — зло выкрикнула я.
— Ну уж нет! — невесть с чего разозлился маг. Прежде, чем я успела отпрянуть, снова схватил меня, да не за руку, а за волосы, и дёрнул на себя тонкую прядь. — Хватит с меня. Я за тобой как барашек шёл, теперь ты за мной пойдёшь.
— Как овечка, да? Пусти меня, смертный, пусти, а не то!..
В лицо человеку задул долгожданный ветер, ветки дерева, под которым мы стояли, ударили его, но маг держал крепко.
— Ты отдала мне себя, помнишь? Значит, пойдёшь со мной, а я…
— Держи её, брат! — ворвался в нашу ссору мужской голос. Чужой, но смутно похожий на голос самого волшебника. Чёрный маг не послушался, разжал пальцы, сам толкнул меня в объятия леса. По дороге, восседая на белом коне, к нам стремительно приближался всадник. Не кто-нибудь, а сам командор здешней крепости Ордена: на его груди висела двойная золотая цепь с белой бляхой. Копыта скакуна были обёрнуты тряпками, приглушавшими звуки, но я знала — не потому мы его не заметили. Миг — и за его спиной показались ещё трое, в одеждах братьев Ордена. Спешились, бросились к нам. Белые маги владеют отводящими глаза чарами не хуже доброго народца.
Я бросилась бежать. Прочь, скорее прочь, как можно дальше от волшебников. Чёрные ненавидят нас за то, что мы разрушаем их козни, но страшнее всего белые, полагающие нас злом во плоти. Прочь.
Ветер свистел в ушах, ветер толкал меня в спину и дул преследователям в лицо, хлестал их ветками, ветер помогал мне, но земля… Мачеха, ненавистная, не полюбившая приёмная дитя, злая земля, как и прежде, предала меня, выставив под ноги корень. Запнувшись, я упала, больно ударилась коленями, рассадила руки. Усталость от бешеного бега в таком тяжёлом теле сковала силы. Приближался топот и треск ломающихся ветвей. Я едва смогла перевернуться на спину, чтобы взглядом встретить смерть, набегающую на меня со сталью в руках…
