Дочь воздуха - [11]

— Их же не существует, — пробормотал человек и неуверенно оглянулся на липу. Колдовские сети, поймавшие моих собратьев, сделались видимыми и осязаемыми, и сейчас валялись под деревом.

— Думай как хочешь, Рейнеке-маг, — поклонилась я и повернулась, чтобы идти. — И поступай как знаешь.

Я отошла не более чем на десяток выпадов, когда за моей спиной голос Рейнеке произнёс:

— Духи воздуха, невидимые смертным! Я не вижу вас, и не знаю, видите ли вы меня. Но я слышал вашу музыку, и хотел бы услышать ещё раз. По незнанию я пытался пленить вас — простите. И сыграйте для меня, если будет на то ваша воля.

Это было самое нелепое воззвание к сильфам, которое только можно себе представить. Очень похоже на смертного, который даже в попытках познать стремится сначала подчинить, раздавить, а потом только выяснять истину. Но… почему он так легко простил меня? Так просто смирился со своей утратой? Пожав плечами, я зашагала в сторону ложи серого ордена. Мне следовало исчезнуть оттуда быстрее, чем старший братец пронюхает о моём вероломстве, а бросать вещи всё-таки не хотелось. В этом, наверное, проклятие смертного тела — ему столько всего нужно, что я волей-неволей оказалась привязана к земным предметам. Ещё несколько шагов, и порыв ветра пронёсся мимо меня, ласково взъерошив мне волосы. А после я услышала тихую нежную музыку. Моя мать заиграла на арфе. Рейнеке выполнил поставленное условие.

Небо едва окрасилось алым на востоке, когда маг вышел из ворот замка. Там я ждала его — сильфы тоже умеют держать своё слово. Волшебник кивнул мне, и зашагал по дороге, не сказав мне ни одного слова. Я тоже молчала. В воздухе разносился звон колокольчиков и тихие переборы струн. Мать провожала нас в дорогу.

Глава третья. Добрый народ

— Сын земли, ответь мне, — нарушила я молчание к исходу первой дневной стражи.

— Спрашивай, дочь ветров, — помедлив, отозвался Рейнеке.

— Почему ты не убил меня?

— А толку? — пожал плечами маг. — Разве это вернёт мою силу?

— Когда это людей заботил смысл их мести? — удивилась я.

— Если бы я был мстителен, мне пришлось бы убить слишком многих, — ровным голосом отозвался волшебник. Я подумала, что так беспечен может быть только человек, который ничем в жизни не дорожит и ничего не ценит. Но вслух сказала другое:

— Значит, это правда, что тебя прокляла твоя мать и твой собственный учитель?

— Кто это тебе сказал? Опять ветра нашептали?

— На этот раз нет, — невольно улыбнулась я. — Мне сказал твой старший брат, серый маг. Хотел, чтобы я сняла с тебя проклятия.

— А ты отказалась, — прозорливо отметил волшебник, и я кивнула.

— Сколько братьев у тебя, сын земли?

— Шесть, — ответил волшебник.

— И мать прокляла их всех?

— Нет, — коротко ответил маг.

— Тогда почему тебе повезло больше?

— Меньше, ты хотела сказать? — поправил меня Рейнеке. Я не ответила, и он принялся объяснять. — Мать была гадательницей, и до сих поговаривают, что отца она привораживала, давая ему напиться водой, оставшейся после умывания.

— И тэн женился на простолюдинке? — удивилась я. — И их потомство признали законным?

— Мать не была простолюдинкой, — возразил наследник мостов. — Она прирождённая тэнни.

— Тогда прости меня, наследник мостов, — склонила я голову.

— Не называй меня так! — потребовал Рейнеке. — В пути я такой же странник, как и все.

— Как хочешь, сын земли.

— Странное прозвание, — потянул маг и вернулся к своему рассказу: — После рождения каждого сына мать гадала. Дважды. Первый раз — будут ли у неё ещё дети. Второй раз — удастся ли ей удержать этого дома. Но для меня она ограничилась одним гаданием — первым.

— Ты последний из её сыновей? — поняла я.

— Да. Старший ушёл и поступил в белый орден. Второй ушёл и сделался мимом, натягивает между домами верёвку и ходит по ней, забавляя народ. Третий нанялся охранять какого-то бурга, да и женился на его дочери и вошёл в дело. Этих двоих отец видеть не хочет. Четвёртый и пятый братья, погодки, ушли и не вернулись вовсе. Мать гадала, сказала — погибли в бою. Шестой сделался серым магом, а меня родители растили для себя, не для дороги.

— Но её-то ты и выбрал в конце концов, — закончила я.

— Конечно. Мать грозилась, ругалась, плакала. А потом прокляла и прогнала с глаз долой. Я вышел из ворот замка — ни семьи, ни друзей, один на свете, только гитара за спиной. Решил отыскать старшего брата, спросить совета. Он-то мне и сказал, и велел нигде не ночевать, ни под одной крышей, не звать беду к людям. Я попросился в белый орден, а он сказал, что проклятые им ни к чему. Тогда я пошёл к шестому брату, серому. Он повторил слова брата и тоже прогнал. Сказал, только чёрная магия может вынести проклятого.

— И ты подался в чёрный орден.

— Да, — признал волшебник. — Маг из меня вышел не слишком толковый. Я сколько-то там проучился — за это время в моей келье раз десять протекал новенький, укреплённый заклинаниями потолок, один раз провалился пол и три раза без причины загорались занавески. Но мне надоело. Не вижу смысла сидеть и помешивать зелья, рассуждать о смыслах, заложенных в старинных заклинаниях и чертить на мраморе древние символы. В конце концов я встал и ушёл. Учитель был против — он, видишь ли, хотел и дальше изучать моё проклятие, но я счёл, что десяти трактатов ему хватит. А он не простил, как оказалось.