Дочь - [130]

— Здесь кто–то ночевал, — сказал молодой человек и, выйдя на двор, нарубил дров, сложил их около печки, принес ведро воды, насыпал риса в котелок.

— Как часто здесь ночуют?

— Почти каждый день.

— А если мы приедем в Киото, мы можем здесь переночевать?

— Конечно, мы будем так рады. Вы всегда найдете здесь воду, дрова и рис.

САМУРАЙ

Стояла удушающая жара, жара, которую даже не могут представить себе люди в других странах, разве только в тропиках. Это самое тяжелое время в Японии. Начинается оно в июне, длится около трех недель и называется «ню–бай». Почти беспрерывно идет тяжелый, густой дождь, не освежающий, а наоборот, еще больше насыщающий удушливую атмосферу. От малейшего движения люди покрываются липким потом: днем, ночью дыханье сперто, вздохнуть полной грудью нельзя. Просвета, отдыха — нет. Ночью особенно тяжело. Вокруг нашей кровати или «футона», потому что кроватей у нас нет, — полог, сеток нельзя вставить в раздвигающиеся бумажные дверцы, заменяющие окна. А если вы еще с вечера недостаточно аккуратно подоткнете низ полога под футон[109] — москиты и комары заедят вас. Спать трудно, но если с вечера вам удалось заснуть, вы проснетесь среди ночи, вскочите, сядете на постель и начинаете судорожно ловить воздух. Ночная рубашка, волосы, подушка — все мокрое, хоть выжимай. Но выжимать или менять белье смысла нет. Через пять минут тело снова покрывается потом, пот струится по лбу, по шее, по спине.

Нюбай застал нас в Асии. Ольга Петровна и Туся страдали, но не так, как. я, минутами я доходила до полного отчаяния. Я задыхалась, как рыба без воды, каждый день болела голова, хотелось бежать куда–нибудь, выскочить из этой пелены удушающей, горячей сырости, но бежать было некуда.

Мне пришлось поехать по делу в Кобе. Вместе с прогулкой на станцию поездка занимала около часа. Дойдя до станции, я уже почувствовала себя так плохо, что хотела вернуться, но, пересилив себя, поехала. Последнее, что я помню, — это станцию Кобе и вопрос кондуктора, где я живу. Он взял мне обратный билет, посадил в поезд и, когда поезд пришел в Асию, усадил меня в такси и отправил домой.

Какое было блаженство, когда нюбай кончился и наступило настоящее лето. Стало ясно, жарко, но уже не парило. Люди вывешивали на солнце отсыревшие кимоно, вытаскивали на улицу футоны, рассыпали рис, муку, сахар. За это дождливое время все пропиталось сыростью, вещи, башмаки покрылись плесенью.

Как раз во время нюбая приехал молодой человек с письмом от Куроды–сан. Курода–сан писал, что молодой человек этот — кооператор. Он вместе с другими кооператорами и городом хочет устроить лекцию о моем отце в маленьком городке Гифу. «Я рекомендую его вам, — писал Курода–сан. — Он хороший молодой человек, благородный, потомок самурая».

Потомок самурая, конфузясь, с трудом подыскивая английские слова, добавил, что городской голова и члены правления кооператива приглашают нас всех троих в Гифу, что они оплатят нашу поездку, гостиницу и заплатят 100 иен за лекцию. Кроме того, они надеются, что мы сделаем им честь и поедем с ними посмотреть на ночную ловлю рыбы на реке Нагара, которой славится их город. Мы поблагодарили и обещали приехать. Но за несколько дней до поездки мне стало так плохо, что я послала телеграмму, что не смогу приехать, но вслед за этим выглянуло солнце, мне стало лучше, и я вдогонку послала вторую телеграмму, что мы приедем.

Нас встретил на станции потомок самурая. Вид у него был странный, растерянный. Он торопился, волновался, беспрестанно приглаживал растрепавшиеся волосы, отчего, спускаясь, широкий рукав кимоно обнажал очень тонкую с острым локтем и синими жилками руку, и, не знаю почему, мне было жалко его.

Замечали ли вы, что человек, у которого много денег, расплачивается всегда не спеша, движения его спокойны, уверенны, если он даже забыл кошелек дома, он нисколько не смущается и голосом, внушающим полное доверие, говорит, что заплатит завтра… У человека же, не имеющего денег, всегда вид суетливый, он торопится расплатиться, и, если у него не хватит копейки, он волнуется и старается убедить кого–то, кто и не думает подозревать его, что он непременно привезет эту копейку, что ему очень неловко, что он забыл деньги дома.

Когда самурай расплачивался за такси, я подумала, что денег у него нет, и мне было неприятно. Но это смутно промелькнувшее ощущение неприятного забылось, когда мы приехали в гостиницу и нас провели в комнату, выходившую террасой на реку. Стремглав, бурля и пенясь, неслась вода. Кривые, изогнутые ветви сосен с мягко падающей бахромой игл протягивались над рекой. По реке, вниз по течению, неслись длинные, с загнутыми кверху носами лодки, другие, бешено борясь с течением, переплывали на ту сторону, куда влекли, манили крутые, поросшие лесом горы, У пристани, пониже гостиницы, раскачивались на воде большие крутые лодки, украшенные разноцветными фонариками, — плавучие чайные домики.

Неприятное ощущение снова появилось, когда пришел молодой человек с толстым японцем, похожим на коммивояжера, в засаленном пиджаке, лоснящемся жилете и больших круглых очках.