Дочь - [129]

— Вот почему ваш отец так близок нам.

— Но чем вы живете? — интересовался Курода–сан. — Как могут 150 человек жить с трех с половиной десятин земли?

Председатель усмехнулся.

— Мы часто читаем сказку об Иване–дураке. Трем листья, сыпется золото, но оно нам не нужно. Мы всегда сыты, всегда довольны, и все у нас есть. Нам подарили эту землю, построили нам эти дома, мастерские.

— Вам приходится работать на стороне?

— Да, приходится, но с тех, которые нас не понимают, мы не берем платы, нам дают деньги только те, которые понимают нас и сочувствуют нам.

— Ну, вот завтра мне нужен работник?

— Мы пришлем его вам.

— И вы пошлете работника кому угодно?

— Да, если нас попросят об этом. Чаще всего мы чистим уборные, потому что никто не любит это делать.

Нас уложили спать на простых, грубых, но чистых футонах на полу. Солнце было уже высоко, когда мы проснулись. Нас повели умываться во двор горной ледяной водой. Председатель торопил с завтраком, надо было поспеть в храм на утреннюю молитву.

В храме, похожем на просторный японский дом, молились на коленях человек сто. Один из молящихся стоял впереди всех и бил в гонг, и в такт ударам, как пчелы в улье, гудели человеческие голоса. Они пели буддийскую молитву. Когда они кончили, сказал проповедь председатель. Он беспрестанно поминал имя Толстого, и я поняла, что он говорит о моем отце. После него говорила я. Мне страшно мешало то, что приходилось говорить с этими людьми, такими далекими, чуждыми и вместе с тем близкими, потому что они знали и чтили моего отца, через переводчика. Через третье лицо живой связи, без которой всякие слова мертвы, — создаться не может.

Из храма разошлись на работу, и мы пошли с ними. Местечко ожило, везде копошились люди.

— Это аристократы, — сказал председатель, указывая на группу людей, кирками разрыхляющих землю. — Они пришли к нам работать, чтобы узнать, как люди живут в бедности и труде, никто не знает их имен, кроме меня. Вон человек, — и председатель указал на тонкого красивого японца в грубом рабочем кимоно с белой повязкой на голове, — один из самых богатых людей в Японии. Он все роздал и пришел к нам. А вот тот, пониже, с лопатой, кончил два факультета…

Мне ужасно хотелось подойти к ним, поговорить. Но я не могла говорить без переводчика, да и слишком было нас много.

По дороге обратно мы зашли в красивый японский дом. Председатель повел нас наверх, в чистую, пустую, залитую солнцем, прозрачную комнату. Один лишь ярко–красный мак в глиняной вазе украшал ее. Председатель раздвинул дверцы в стене, и мы увидали что–то вроде алтаря, в глубине алтаря — портрет моего отца, а над ним круг.

— Это наш герб, — сказал председатель. — Это означает всё, то есть бесконечность, или ничто, — ноль. Комната эта для всякого, кто желает сосредоточиться на самом себе, кто хочет думать о Свете, то есть Боге, любить доброту.

Мы сошли в нижний этаж. Здесь была прихожая и из нее низенькая дверь в комнату, похожую на гроб. В ней тоже ничего не было, даже не было татами, только циновки на деревянном полу. В нее можно было только проползти, такая она была низкая и маленькая, нельзя было ни лечь ни встать, а только сидеть по–японски на пятках. Председатель молчал.

— Это его комната, — сказал Курода. — Здесь он принимает посетителей.

Загорелые толстые ребята встречались нам с матерями, высоко над нами темнели густо поросшие соснами горы, шумела вода.

И вдруг на минуту мне захотелось остаться жить здесь. Мы сели на скамеечку около канала, мимо нас беззвучно проплывали по течению одна за другой баржи с рисом.

Этот канал соединял озеро Бива с Киото, шел сотни миль. Очарование нарушили откуда–то взявшиеся фотографы.

Пора было собираться домой в Асию. Мы попросили хозяина, чтобы нас отправили в Киото на барже с рисом. Нас провожали двое членов общества, молодые японец и японка. Мы сели на скрипящие рисом громадные тюки. Стоя на носу, человек веслом направлял лодку по течению, и мы тихо поплыли мимо зеленых берегов, цветущих садов, поросших соснами высоких гор и деревень. И это опять было прекрасно, как в сказке.

Мы плыли так около часа, и вдруг перед нами выросла крутая гора, мы не успели опомниться, как лодка наша юркнула в темноту. Лодочник зажег фонарь, желтый свет осветил сырые осклизлые своды над головой, на нас капала вода. Навстречу вдоль стены по канату тащили лодки. Голоса перекликавшихся лодочников гулко неслись по воде. Мы вынырнули на ярко ослепившее глаза солнце и снова тотчас же увидали впереди другую скалу. На этот раз мы долго неслись в темноте и, когда выскочили, увидали пристань. Киото.

— Мы хотим показать вам домик, построенный нами для странников, — сказал нам молодой человек. — Он здесь недалеко.

— Для каких странников?

— Для всех, кто нуждается в крове. Много бедных людей идут по дороге, не зная, где преклонить голову. Наш домик не отличается роскошью, но все–таки странник найдет там все, что необходимо ему.

Мы прошли мимо крутых склонов, сплошь заросших цветущими кустами азалий: белых, оранжевых, розовых, и стали подниматься по дороге еще выше, в горы. Перешли по деревянному мосту через ручей и уперлись в ущелье. Здесь, среди старых, тенистых деревьев стояла маленькая хижина. Мы разулись и вошли. В печке лежали обгорелые концы дров, на деревянной полке котелок, чайник, солон-' ка с солью, примитивная посуда.