Дочь - [128]

Но мне пришлось наблюдать не одни только наивные, внешние обряды, обычаи, я видела в японцах глубокую веру, желание подвига, жертвы для веры. И так же, как ради вопросов чести японец способен произвести над собой харакири, точно так же он не задумается сломать свою жизнь, если убедится в истинности того или иного вероисповедания или учения.

— Мой второй сын — последователь вашего отца, — рассказывал мне старик Конисси–сан грустным, убитым голосом. — Живет один высоко в горах, по железной дороге проехать туда нельзя, страшная глушь. Он иногда приезжает к нам, но редко. Мать очень страдает за него, жалеет…

— Чем же он занимается?

— Корзины плетет. Заработок небольшой, да и тот почти весь отдает. Все, что человек сделает для другого, к нему вернется, — говорит он. — Если отдашь последний рис, кто–нибудь предложит тебе работу, если отдашь последние бобы, тебе дадут риса. — Старик вздохнул. — Очень плохо живет, ест одни овощи, бобы, рис и то не всегда… — И опустил голову. Видно было, что не только одной матери жалко сына.

— Я очень почитаю вашего отца, — точно извиняясь, добавил он, — но я не понимаю, зачем из–за любви к нему юноша должен сломать свою жизнь.

Про секту Иттоэн я не знала. Для меня было неожиданно, когда в дверь постучали и вошли трое гостей: один из них, хорошо, по–европейски, одетый, в темных очках, шел осторожно, ногами щупая землю, его поддерживал под руку юноша в студенческой форме. Я узнала в нем слепого профессора, которого встретила у американцев Боульс в Токио, третий человек был одет как рабочий, в рыжей блузе, полинялой круглой шляпе, продранных на коленях штанах. Но рваная одежда, по–видимому, нисколько не влияла на его самочувствие. Он держался совершенно спокойно, с большим достоинством и уверенностью. Он оказался членом религиозного общества Иттоэн и приехал приглашать меня от имени общества прочитать лекцию в Киото.

Мы согрели чай, подали на стол все, что было у нас съедобного. Они, казалось, были голодны, ели все с удовольствием, но от холодного мяса отказались. Это меня не удивило. Многие японцы не едят мяса. Может быть, это влияние буддизма. «Мы чувствуем, что все живое родное нам», — говорят они. Но меня очень удивило, когда человек с продранными коленками сказал, что секта их основана в память моего отца.

— Мы живем его мыслями, исповедуем его учение и стараемся жить так, как он советовал. Нам хотелось бы узнать про него как можно больше, узнать то, что не написано в книгах.

Я была уверена, что скромное общество это устроит лекцию для небольшой группы в маленьком помещении, и, когда вместе с Куродой–сан, которого Иттоэн пригласило переводчиком, мы подъехали к громадному зданию и наш автомобиль врезался в движущуюся пеструю толпу, — я была поражена. Зал, вмещавший тысячи три людей, был переполнен. Девушки–студентки, студенты сидели рядами на полу, стояли в проходах, на эстраде. Распорядители, члены общества в обтрепанных одеждах, с радостными, веселыми лицами носились по залу, рассаживая публику.

До лекции еще оставалось полчаса. Председатель Иттоэн — красивый, высокий старик пригласил нас с Куродой пить чай. Он рассказал нам, какое влияние имел на него мой отец.

— Когда я прочел «Исповедь» и «В чем моя вера», я понял, что не могу жить по–прежнему… Я решил попытаться жить так, как учил Толстой, в труде и простоте. Пожалуйста, когда вы приедете к нам, не говорите: я приехала, а скажите: я вернулась.

Больше, чем когда–либо, нам обоим с Куродой хотелось говорить как можно лучше. Мы невольно увлеклись и затянули лекцию на два с половиной часа. Было уже поздно, когда мы все — Ольга Петровна, Туся, слепой профессор, Курода и я — приехали в общину.

Я страшно устала. Слишком велико было напряжение и слишком много было впечатлений за этот вечер. Но не успел автомобиль остановиться, как чувство покоя охватило меня. Мы подъехали к маленькому домику, за ним едва обрисовалось в темноте конусообразное очертание горы, где–то совсем близко журчала вода.

Комната, в которую мы вошли, напоминала мне наши деревенские избы. Посредине стол, кругом лавки, простота, почти бедность… Нам подали настоящий чай, хлеб, печенье — чувствовалось, что это была не каждодневная еда, а угощение для приезжих европейцев. И постепенно усталость забылась и мы разговорились. Мы узнали, что Иттоэн возникло 25 лет назад. Слово Иттоэн означает «один фонарь».

— Хоть один бумажный фонарь пожертвуй ради веры своей, — перевел Курода–сан.

Теперь всех членов общества около тысячи. Здесь, на этом клочке в три с половиной десятины, живут около ста пятидесяти человек. Жизнь их полна лишений, они не пьют, не курят, все вегетарианцы, едят самый дешевый, черный, необрушенный рис.

— Какие же права у вашего общества? — спросил Ку–рода–сан.

— У нас нет прав, — со сдержанной торжественностью ответил председатель, — у нас только обязанности.

Меня интересовало, считают ли они себя христианами.

— Мы не называем себя христианами, ни буддистами, ни таосистами. Из всех религий мы берем то, что ближе нам по духу, что имеет смысл, что помогает жить.

— Как мой отец, — сказала я. И указала ему, что в своих книгах «Круг Чтения» и «Путь Жизни» отец пытался собрать воедино сущность всех учений мира.