Дочь степи. Глубокие корни - [68]

— Что везешь?

Низамий спокойно ответил:

— Мать председателя нашего сельсовета. Захворала старуха, велели в город везти, на операцию.

Остановивший их татарин рассмеялся:

— Чего обманываешь? Знаю я тебя! Слезай.

Без лишних слов он стащил старуху с саней и концом штыка отогнул их дно. Больше всех изумилась Зифа. Дно саней было двойное. Солдат одно за другим вынул оттуда пуд пшеничной муки, двух гусей, четыре колбасы, большой кусок масла и еще много всякой всячины. Все это он сложил на краю дороги, пересчитал, и потом дал Низамию какую-то бумажку.

Не успели сани отъехать нескольких саженей, как один из солдат крикнул:

— Стой!

Подойдя к лошади, он неторопливо вынул из кармана перочинный нож, надрезал кожаную полосу на хомуте и руками раздвинул надрез. Зифа остолбенела — оттуда выпали тщательно уложенные николаевские кредитки и керенки.

— Ах ты, спекулянт! И это к доктору везешь?! — воскликнул солдат.

Провизия осталась у дороги под охраной одного из обыскивавших, а другой, в полувоенной форме, засунул кредитки за голенище и сел в сани рядом со старухой.

— Поезжай в город, там тебя научат уму-разуму, — сказал он приунывшему Низамию.

Зифа от страха вся похолодела. В голове помутилось. Ведь и ее расстреляют вместе с Низамием…

Чу! Это еще что такое?

Город был совсем близко. На дороге выросли два человека. Снова винтовка, штык. Снова обыск.

— Чего хлопочешь? Уже обысканы, — попробовал уверить человек с ружьем.

Но ему не поверили.

— Постой. Почему старуха такая толстая?

Стали обыскивать. Зифа запрятала масло под мышки, а два десятка яиц положила за пазуху. Один из обыскивающих, щупая бешмет, нечаянно раздавил яйцо.

Нашли склад!

Зифу обыскали тщательно, отобрали и масло и яйца. Взамен их дали старухе квитанцию. Зифа не очень огорчилась этим. Все ее мысли были полны страха перед грозящим расстрелом. Потеря продуктов уже не производила особого впечатления.

Так, полуживая, доехала она до города. На перекрестке двух улиц лошадь остановилась.

— Старуха, слезай! — скомандовал человек с винтовкой.

Зифа ужаснулась. Как пар улетучились слова молитвы, которые она ежечасно твердила в течение шестидесяти лет.

— Господи, без покаяния умираю, господи! — бормотала она, стоя посередине улицы.

Закрыв глаза, ждала неминуемого выстрела, но выстрела не последовало. Осторожно разомкнула веки и огляделась. Сани завернули за угол. Кругом никого нет. Она стояла одна с двумя маленькими кусочками бумаги в руках.

Поняв, что ее не тронули, бесконечно обрадованная, Зифа побежала что есть мочи домой.

— На, жри, подавись! На смерть меня послала, да просчиталась! — вне себя крикнула Зифа, бросив в лицо снохе квитанцию.

Потом, совершенно обессилев, зарыдала. Всем стало жаль старуху. Сноха вскипятила самовар, отрезала кусок хлеба. Успокоившись, согревшись горячим чаем, Зифа долго, подробно рассказывала о пережитом.

С большим трудом Камалий разобрал надпись на квитанциях: «Заградительный отряд». Остальное, написанное от руки, он не понял.

XXIII

Воспоминания о пережитом ужасе не покидали Зифу, не поблекли со временем. Страх, прочно гнездившийся в ее сердце, был причиной ее первоначального отказа Мариам-бикя. Когда же ей все-таки пришлось поехать в совхоз, она не знала там ни одной спокойной минуты.

Сегодняшний приезд Низамия в совхоз, ссора Фахри с Валий-баем растревожили Зифу. В ушах явственно прозвучал такбир. Человек, шедший рядом с муллой и визгливым голосом провозглашавший слова молитвы, принял облик Гимадия. С тех пор прошло несколько лет, многие лица стерлись в памяти, но голос Гимадия, его внешность не забылись. А Шенгерей? Не видела ли его Зифа в толпе, окружившей штаб? Все это куда ни шло, но как же ожил комсомолец, которого на ее глазах восставшие растерзали, а затем привязали к аркану и сытый жеребец волочил его тело по улице? Не он ли работает в совхозе трактористом? Перед убийством Фахри к Валий-баю приезжал какой-то дау-мулла, как две капли воды похожий на хазрета, провозглашавшего тогда такбир. И борода и голос его. Или это брат того? Почему он так часто гостит у Валий-бая? Как попал сюда Низамий? Ведь человек с винтовкой повел его на расстрел. Может, он убежал? Может, это вовсе не Низамий, а просто похожий на него человек? Зачем в таком случае у них одинаковое имя? И походка та же, и разговор. Только, пожалуй, он теперь немного растолстел и волосы поседели. Хотя и в этом нет ничего удивительного. Ведь годы-то идут, он мог измениться. Но как он попал сюда? Как его не расстреляли?

Вереница мыслей теснилась в голове Зифы, не давая покоя. Не с кем ей поделиться думами, некого расспросить.

XXIV

Ох, и надоели же они Зифе! Где только не встретятся, тут и начинают спорить. У тракториста Шаяхмета язык острый, как бритва. А уж до чего спорить любит! Говорят, он человек ученый. Посылали его в город, и он в два месяца постиг там всю науку. Теперь одним пальцем управляет трактором. Повернет в одну сторону — трактор остановится, повернет в другую — снова пойдет. Не успеешь мигнуть — разберет все по винтикам и тут же сложит, как прежде. Шаяхмет уверяет, что нет ни бога, ни черта, ни рая, ни ада. Вот этот безбожник заспорил как-то с Гимадием. Остальные будто только этого и ждали. Фахри стал на сторону Шаяхмета, а Низамий — на сторону Гимадия. И пошло, и пошло… Едва произнесли слова: «Артель! Коммуна!», будто сухую солому подожгли — вспыхнул жаркий спор.