Дочь предателя - [59]

Кто?

— Вся в жару, — слышу я еще один голос. Он тоже знакомый, только не могу вспомнить чей.

— Пей, пей, — настойчиво говорит голос. — Вот так. Глоток…

С усилием я делаю еще один глоток. Безвкусная жидкость обжигает рот холодом. Я захлебываюсь, но оттолкнуть ложку мне нечем. Руки связаны веревками, тело затекло. Я жду, что сейчас меня поднимут, как елку, и бросят в горящие пасти, от которых уже занялся огнем и пылает весь берег.

Язык чувствует вкус другой, жгучей, жидкости. Горло непроизвольно сжимается, но жидкость уже пролилась внутрь. Я захлебываюсь, кашляю.

— Вот хорошо. Вот молодец, — слышу я и проваливаюсь в бездонный колодец, где нет ни крокодилов, ни голосов, только темнота.

Утром Клавдия Васильевна пощупала мой лоб, проверила горло и велела день сидеть дома.

— Пожалуйста! — я взмолилась так, будто она назначала мне казнь.

— В чем дело? — удивился Леня, с кашей во рту.

— Ночью был жар, — сказала Клавдия Васильевна.

— Набегалась по морозу? — сказал Леня. — Ну-ка покажи горло.

Я отхлебнула чаю, чтобы доглотить кусок хлеба с маслом, и показала горло.

— Вроде бы не красное, — сказали Леня и Лена, хорошенько его поизучав.

— Не красное, — удрученно согласилась Клавдия Васильевна. — Не был бы рецидив после травмы.

Леня с Леной задумались.

— Почему ты не можешь денек посидеть дома? — спросил Леня.

— Я… У меня… Дядя Валя… — сказала я, отрезая себе путь к отступлению. — Мы с дядей Валей сегодня будем пить чай… У меня подарок.

Губы мои перекривились.

Я вышла в прихожую, достала из кармана пальто в подтверждение своих слов вторую пачку. Накануне, унося ее с собой, я то же самое сказала Юрке: что она для дяди Вали, — и потому не отдала ему, а сунула в карман. Теперь придется дарить. Мне стыдно было смотреть им в глаза.

— Вот, — сказала я, держа ее на ладони. — Вчера купили.

Они втроем внимательно на меня смотрели.

— Мам, — сказал Леня, — а что, если осторожно?

— А потом сразу домой, — сказала Лена.

Клавдия Васильевна нехотя согласилась.

На этом завтрак закончился.

День прошел, как и все.

Ночью наволочка под моей щекой была мокрая. Я не предупредила даже Юрку, что через неделю меня здесь не будет. Да, вот кто я после этого? Вспомнила про Вениамина. Вот кому мне врать не придется. Я смотрела на рапану, которая лежала между двумя цветочными горшками, и думала: вот бы и вправду это был Волшебный Рог. Дунула бы в него, как Тритон, сила Рога перенесла бы меня в Сонково, и распахнулись бы передо мной интернатские ворота… Но разве титан Тритон не был предателем?

В предпоследнюю перед Новым годом неделю мы с Юркой едва не поссорились. Юрка из-за своих контрольных два раза опоздал на работу, и вообще, сказал он, с него хватит. Ему нужно сидеть и готовиться: в понедельник тридцатого — главная.

— Ты что, предатель? — возмутилась я. — Как можно бросить своих в трудный момент.

— Какой еще предатель! Какие еще «свои»! — возмутился Юрка. — Нам тут осталось-то работать три дня! Какая им разница? Что изменится, если мы проработаем дольше на какие-то жалкие шесть часов?

— Как это какая разница! Мы — обещали! А что у тебя изменится? Если не сможешь решить контрольную из-за каких-то жалких шести часов, чем ты всю четверть занимался? Тур Хейердал вообще котлы чистил!

Аргумент оказался неожиданно веским.

— Ты права, — задумался Юрка.

(Мы недавно прочли «Аку-Аку».)

— Да, я должен справиться, — сказал он. — Иначе грош мне цена.

Мы продолжали работать вместе, как раньше, в тот день и следующий, а в пятницу и субботу — в разное время. В пятницу, предупредил Юрка, он придет позже. Перед основной контрольной у них будет дополнительный урок. А я попросилась прийти раньше: утром Клавдия Васильевна собралась ставить тесто на пироги, потому что в субботу мы с ней были приглашены к дяде Вале.

Говорят, в том году очереди за мукой стояли по всей Москве. Про всю не знаю, в «Продуктах» на им. Маши Порываевой стояли, но нам стоять не пришлось. На работе у Клавдии Васильевны давали заказы, и у Лени с Леной тоже, так что мукой запаслись с избытком. Один пакет Клавдия Васильевна даже отдала тете Лизе (та сказала: «Зачем мне, Славка все равно не приедет», — но все равно взяла), а еще один — тете Вере. У той «заказам» было взяться неоткуда. Она работала швеей на Кузнецком Мосту, где, если что-то и давали, то не швеям. А дядя Петя был инвалид без артели, сидел дома, пропивал пенсию, толку от него было ноль. Мне для них муки было жалко. Тетя Вера была не злая и не противная, но что-то в ней было не так. Она была похожа на мышь, хотя нормального роста — как Лена, выше Клавдии Васильевны, — и мне не нравилась. Хорошо, что я с ней сталкивалась редко, разве что мельком, когда она приходила к тете Лизе. Зато дядю Петю видела каждый день, потому что дядя Петя, если не болел и не лежал пьяный, целыми днями торчал на площадке, курил свои папиросы «Север» фабрики «Дукат», иногда я их ему покупала. С тех пор, как мы тогда поговорили про Ивана, я с ним всегда здоровалась, иногда даже говорила: «Здравствуйте, Петр Аркадьевич». Не подлизывалась, нет. Как-то это само собой выходило. Он в ответ хмыкал. Но чаще я, если сильно пахло спиртным, буркала себе под нос здрась-дядь-Петь и побыстрей шмыгала в свою дверь, стараясь стать незаметнее. Наверное, в его присутствии все старались стать незаметнее. Впрочем, нет, не все. Уж только не Ведерников, не тетя Лиза и не Клавдия Васильевна. Ведерников его никогда не избегал, а по субботам даже заходил к нему в гости сразу после работы, не поднимаясь домой. Пили чай, говорили обо всякой ерунде, о рыбалке. Откуда мне об этом известно? Оттуда, что мы с Юркой им что-нибудь да относили. В одну субботу тетя Аня велела отнести к ним миску жареных карасей, другой раз винегрет. «Отец после работы голодный, — сказала нам тетя Аня. — Несите, пусть перекусят». Может быть, потому он к себе и не поднимался: тетя Вера с трудом сводила концы с концами, и Ведерников придумал так их угощать. Мы недолго сидели с ними за столом, слушали, как Юркин отец с дядей Петей обсуждают поездку в деревню. Они каждый раз обсуждали эту поездку, потому что у дяди Пети это была любимая тема. Они ездили туда каждое лето: раз — к Ведерниковым, к отцу, другой — к родителям старшего Юрки. Подправляли забор, или сарай, или крыльцо, удили рыбу, ночевали в шалаше у озера. Дядя Петя там оживал, домой возвращался похожий сам на себя, каким был раньше, как говорила тетя Аня, а раньше он был хороший инженер, и с войны вернулся с двумя наградами. Пиво они вместе не пили. Повелось так у них после одной истории. Когда позакрывали артели, Ведерников устроил дядю Петю к себе в цех на склад сторожем. Через месяц или два на складе чего-то не досчитались, свалили на дядю Петю, потому что тот на работе выпивал. Сказали, мол, продал и пропил. Дядя Петя ничего не брал, пил на зарплату. Ведерников ему поверил. Как-то он это дело замял, но пить с тех пор с дядей Петей не пил. Пьяный, дядя Петя ловил Ведерникова на площадке и орал, что тот стал начальником и теперь им пренебрегает. А Ведерников орал, что при чем тут «пренебрегает»; если дядя Петя решил спиться, пусть поступает как хочет, но без него, он, Ведерников, видеть этого не желает. Если в такой момент бывала дома тетя Лиза, она, услышав под дверью ор, выходила на площадку, вталкивала дядю Петю в квартиру и спасала Ведерникова. Справлялась она с дядей Петей запросто. Первым делом отнимала костыль, дядя Петя становился беспомощный и, под ее напором, быстро оказывался у своей двери.