Дочь предателя - [61]

Шрифт
Интервал

Постояла ко мне спиной, споласкивая картошку.

— Всего не расскажешь… Как рассказать? Слов не хватит, — сказала она после молчания. — Одно время Петька при Лене работал. Когда без работы-то насиделся, Леня его устроил к операторам. Чинить что-то. Петька до войны в конструкторском бюро работал…

Она отставила кастрюльку в сторону, и мы сели перебирать перловку.

— А после?

— Что «после»?

— После войны где работал?

— После хворал долго, не брали никуда. Кому будешь нужен, когда по полгода на больничном. Артель организовал, авторемонтную мастерскую. Недалеко, за Каланчевкой. Однополчан в Москву вызвал. Моторы ремонтировали…

— А потом?

— Потом закрыли ее, когда у всех закрыли.

— А параграф?

— Какой параграф?

— Ну, про который он орал.

— А-а… Параграф, он параграф и есть. Правила внутренние... Как у всех. У всех свои правила. У нас тут главный параграф: нос не в свое дело не суй, язык держи за зубами. Понятно?

Я кивнула. Все было понятно.

Мы помолчали.

— Дядь Петя по пьянке нарушил, да?

— У-у, — тетя Лиза мотнула головой, прожевывая кусок черного хлеба с огурцом. — Сам ушел… Разругался.

Вот склочник, подумала я.

— Ездил тогда Леня много... Ведерников и попросил, чтобы снял про Юрика, чтобы, может, помогло бы его перевести. Телевидение многим помогает. Выбил Леня командировку… Не в любое-то место и пошлют-то в командировку. Долго это тянулось, но — выбил, съездили, отсняли материал. А в эфир материал не выпустили: не так снято, не то, параграф сто первый, и все такое. Ведерников ничего, смолчал, а Петька озлился, пошел к начальству ругаться… Про то и речь… Москва слезам не верит, — как-то нехорошо усмехнулась она.

Вот уж это мне точно было понятно. И прекрасно я знала, что живу среди них не по праву, и как только меня раскроют…. Что случится, когда меня раскроют, тоже знала. Отправят в колонию за кражу документов, потому что я никого выдавать не собиралась, я не предатель. Нужно было бежать.

— А теть Клава? — спросила я.

— Что теть Клава… Клава — мать, она ждет… Леня, может, и переехал бы. А она — как? Слушать не хочет: нет, и все тут. Ленка плачет. Вчера… Заметила? Опять глаза были на мокром месте?

Я кивнула, хотя не заметила.

— Ее тоже понять можно, — вздохнула тетя Лиза. — Не хочет детей заводить в коммуналке. Это раньше мы любому жилью радовались, а теперь…

Я не поняла связи.

— Чего непонятного? Чтобы получить квартиру, это жилье нужно сдать — так или нет? Государственное оно или нет?

Я поддакнула, хотя не знала, государственное или нет, думала — тети Клавино.

— А как сдашь? Сын придет, а их — никого... А если и я уеду?... Что? Разве такого не было? Потерял человек память после контузии, а потом она вернулась, да частью. Одно помнит, а больше ничего не помнит. Вон у Ведерниковых в деревне — недавно приезжал... Дом, говорит, ищу. С петушками, говорит, с резными в наличниках. Под Загорском-то. Там что ни дом, то резные наличники, и через раз — с петушками… Ну, может, через два.

— А куда ты уедешь?

— Как куда? К Славке, конечно. Заведут ребенка, поеду нянчить. Что ж я, по-твоему, не мать?

Стукнула дверь.

Тетя Лиза испугалась.

— Молчи! — свирепо прошипела она. — Чтоб ни звука!


Вечером в четверг:

мы с Клавдией Васильевной обсудили «Бежин луг» и образы крестьян, разогрели ужин;

мы с Леной перемыли посуду, нашинковали на завтра морковь и кочан капусты для начинки к пирогам, сложили в глубокую миску, прикрыли простым полотенцем и поставили на подоконник;

с Леней — достали с верхней полки в кладовке банку, в которой лежали перышки для смазки теста, и разложили мне раскладушку.


А утром в пятницу двадцать седьмого я не знала, как подступиться к тете Лизе.

— Теть Лиз, — решилась я, когда времени осталось в обрез. — Можно, я тебе мусор вынесу?

— Нет, — сказала она, не оборачиваясь от своего стола.

Я набрала в грудь побольше воздуха.

— А полы помою?

— Отстань!

— Теть Лиз!

— Что пристала-то? Чего надо!

Она наконец повернула ко мне голову.

— Очень надо, — быстро сказала я. — Полы вымою, ну вот как только вернусь.

— От меня-то чего тебе надо?

— Присмотри за тестом, а? — попросила я.

— Вот оно что…

Она прищурилась.

— Ну и до каких пор присматривать?

— В полпервого вернусь. Честно-пречестно!

Рот у нее по-прежнему косил набок, как всегда, когда она злилась, и все же она скрипнула:

— Катись.

Когда я натягивала в коридоре ботинки, тетя Лиза не выдержала:

— Куда наладилась-то?

— Потом расскажу! — крикнула я и выскочила за дверь.

Работала я в тот день как бешеная — до того боялась опоздать. А ошиблась всего один раз. Алевтина подошла, только посмотрела на меня сверху вниз, бросила письмо поверх нужной кучки, и все. Закончила я ровно в двенадцать и вернулась домой даже раньше, чем в половине.

На декабрь Леня мне купил проездной, чтобы я могла ездить, как все. Проездной, хоть назывался «Детский», был точно такой, как у него и у Лены, на любой вид транспорта. Мы тогда специально сходили в «Фотографию на документы» и, с фотографией, в кассу на «Лермонтовской». В кассе выписали билет, прикрепили к нему фотографию черной аккуратной клепкой, для чего дыроколом продырявили насквозь тонкий картон. Делалось это, чтобы по моему проездному не мог проехать другой человек, хотя за все три недели никто ни разу фотографию не проверил. Впрочем, в метро, может быть, и проверяли, но ездила я, главным образом, троллейбусом к дяде Вале, а от Почтамта до нас было и пешком близко, я и бегала чаще пешком: по Кирова — на Садовую и через Орликов. Или от Кирова к Сретенскому, а там — по кривому Уланскому, никуда уже не сворачивая, к нашему перекрестку. Мимо строительного забора, мимо пряничного розово-белого дома, мимо дома с балконами, мимо маленьких двориков, где из форточек тянуло съестным (щами или жареной картошкой), от этих запахов хотелось быстрее домой, и бежать было весело. Но в ту пятницу, двадцать седьмого, с утра были морозец/оттепель, морозец/оттепель, тротуары обледенели, а времени оставалось в обрез, и потому я, на всякий случай проверив в нагрудном кармане пальто проездной (не забыла ли), свернула от Почтамта к метро и примчалась домой красная, со съехавшим набок шарфом. Так же, бегом, разделась, бегом проверила тесто. Тетя Лиза только головой покачала:


Рекомендуем почитать
Девять камер ее сердца

«Ты прекрасна, но эгоистична.Прекрасна, как свет, пробивающийся сквозь стекло».«Девять камер ее сердца» – не совсем обычная вещь сразу в нескольких отношениях.Здесь нет основного действующего лица – основная героиня предстает нам в описаниях других персонажей, и мы ни разу не сталкиваемся с ней напрямую, а видим ее только в отраженном свете.Девять непохожих людей вспоминают свои отношения с женщиной – той, которую они любили или которая любила их.Эти воспоминания, подобно частям паззла, собраны в единое зеркальное полотно, в котором мы видим цельную личность и связанную с ней историю.


Сень горькой звезды. Часть первая

События книги разворачиваются в отдаленном от «большой земли» таежном поселке в середине 1960-х годов. Судьбы постоянных его обитателей и приезжих – первооткрывателей тюменской нефти, работающих по соседству, «ответработников» – переплетаются между собой и с судьбой края, природой, связь с которой особенно глубоко выявляет и лучшие, и худшие человеческие качества. Занимательный сюжет, исполненные то драматизма, то юмора ситуации описания, дающие возможность живо ощутить красоту северной природы, боль за нее, раненную небрежным, подчас жестоким отношением человека, – все это читатель найдет на страницах романа. Неоценимую помощь в издании книги оказали автору его друзья: Тамара Петровна Воробьева, Фаина Васильевна Кисличная, Наталья Васильевна Козлова, Михаил Степанович Мельник, Владимир Юрьевич Халямин.


Ценностный подход

Когда даже в самом прозаичном месте находится место любви, дружбе, соперничеству, ненависти… Если твой привычный мир разрушают, ты просто не можешь не пытаться все исправить.


Дом иллюзий

Достигнув эмоциональной зрелости, Кармен знакомится с красивой, уверенной в себе девушкой. Но под видом благосклонности и нежности встречает манипуляции и жестокость. С трудом разорвав обременительные отношения, она находит отголоски личного травматического опыта в истории квир-женщин. Одна из ярких представительниц современной прозы, в романе «Дом иллюзий» Мачадо обращается к существующим и новым литературным жанрам – ужасам, машине времени, нуару, волшебной сказке, метафоре, воплощенной мечте – чтобы открыто говорить о домашнем насилии и женщине, которой когда-то была. На русском языке публикуется впервые.


Дешевка

Признанная королева мира моды — главный редактор журнала «Глянец» и симпатичная дама за сорок Имоджин Тейт возвращается на работу после долгой болезни. Но ее престол занят, а прославленный журнал превратился в приложение к сайту, которым заправляет юная Ева Мортон — бывшая помощница Имоджин, а ныне амбициозная выпускница Гарварда. Самоуверенная, тщеславная и жесткая, она превращает редакцию в конвейер по производству «контента». В этом мире для Имоджин, кажется, нет места, но «седовласка» сдаваться без борьбы не намерена! Стильный и ироничный роман, написанный профессионалами мира моды и журналистики, завоевал признание во многих странах.


Антиваксеры, или День вакцинации

Россия, наши дни. С началом пандемии в тихом провинциальном Шахтинске создается партия антиваксеров, которая завладевает умами горожан и успешно противостоит массовой вакцинации. Но главный редактор местной газеты Бабушкин придумывает, как переломить ситуацию, и антиваксеры стремительно начинают терять свое влияние. В ответ руководство партии решает отомстить редактору, и он погибает в ходе операции отмщения. А оказавшийся случайно в центре событий незадачливый убийца Бабушкина, безработный пьяница Олег Кузнецов, тоже должен умереть.