Дочь предателя - [49]

— Что-то у тебя тут темно, — сказала она, щелкая выключателем. — Свет экономишь?

— Нет, — сказала я, успев отскочить к подоконнику, — не темно, я тут раковину слушала.

Раковина лежала между алоэ и геранью.

Почему не призналась, что уснула? Почему соврала? Неужели так испугалась, что легла на ее постель?

Пока готовили ужин, Клавдия Васильевна рассказала, что Иван работает в толстом журнале — так и сказала: в толстом, — что пришел ночевать потому, что общежитие далеко, а ему ехать с утра, и к тому же хотелось повидаться, пусть коротко. Нет, вернулся он с Кубы два дня назад, не вчера. Иногда между командировками времени проходит больше, но ему нравится путешествовать, и где он только уже не побывал, несмотря на свои всего тридцать четыре года. В редакции им довольны: он пишет отличные аналитические статьи, а не обзоры, потому и любят посылать в командировки именно его, а не кого-то другого. Пришла Лена; одна, Леня задерживался. Мы накрыли на стол. За столом снова поговорили об Иване. Лена сказала:

— Завтра же пусть Леня купит новую раскладушку. Позор, что негде уложить человека.

— Позор не позор, — сказала Клавдия Васильевна, — а новую, в самом деле, пора купить, ты права. На этой и спать-то вредно.

— Почему? — удивилась я.

— Провисла. В такой яме спать — спину портить.

Я хотела было сказать, что подложенное одеяло очень даже хорошо яму выравнивает, но тут вдруг в коридоре раздался звонок, и я сразу догадалась, что звонит телефон. Телефоны в те времена мало у кого были, и звонили нечасто. Трубку снимать пошла Лена. Я слышала ее голос, когда она сказала: «Алло!», а потом замолчала и только в конце добавила: «Хорошо. Пока». Нам Лена сказала, что Леня задерживается и велел включить «Новости». Так я и узнала, что Леня работает на телевидении.

— Что такое телевидение? — переспросила Лена.

Они переглянулись.

— Вот и увидишь.

В тот момент мы стояли возле стола, собирая посуду.

Пришла тетя Лиза:

— Что-то случилось, Клава?

— Приходи смотреть «Новости».

Так и сказала — «смотреть». Не «слушать».

Лена унесла поднос с тарелками.

— Не война ведь? — сказала тетя Лиза.

— Тьфу на тебя, — сказала Клавдия Васильевна.

Возле кровати Клавдии Васильевны, между окном и шкафом была еще одна тумбочка, где стоял радиоприемник, накрытый белой накидкой, с вязаной кружевной каймой. С виду он был похож на наши — в столовой и в кабинете директора: коричневый, со стеклянной панелью, где черточками и цифрами обозначались частоты, с желтоватыми клавишами переключения и круглыми ручками настройки. Но, когда Клавдия Васильевна накидку сняла, я увидела в центре стеклянную панель, размером чуть поменьше, чем раскрытый учебник. Это был телевизор. Клавдия Васильевна нажала на «вкл».

— Сядь! — велела мне тетя Лиза.

Я села на стул.

На стеклянной панели появилось изображение. Высветилась башня, потом появился человек. Это начались «Новости».

Линии немного ломались, диктора сносило в сторону, но все же я хорошо разглядела его лицо, когда он говорил:

— …Вчера, двадцать второго ноября… в Далласе… покушение… Президент Соединенных Штатов…

Помехи стали сильнее, и лампа под абажуром пригасла — вероятно, упало напряжение, что иногда случалось даже в Москве; стабилизатор Леня купил через год, но напряжение тогда стало падать реже.

В дверь с площадки забарабанил дядя Петя.

— Васильна, слышала?... Ленька где?

Все было не по-настоящему, и — не по-нашему. Наши загомонили бы, принялись обсуждать, Иван Никифорович сделал бы выводы. Тут — молчали. Только дядя Петя сказал со злостью: «К власти рвутся — сволочи». К какой еще власти? Нам говорили, что Джек ведь не король какой-нибудь и, к сожалению, единолично ничего не решает; нет у него власти.

— Идите в кухню, — сказала Клавдия Васильевна. — Ребенку укладываться пора. Я присоединюсь.

Глава 3

Двадцать четвертого об этом написали во всех газетах, которые я сама принесла из почтового ящика. Телеграмма Линдону Б. Джонсону, соболезнования Жаклин, «Чудовищное преступление». Газеты лежали на обеденном столе, взрослые их уже все прочли, и я сидела в комнате одна и смотрела на фотографии на первых страницах. Клавдия Васильевна ушла к тете Лизе, Лена занималась собой у себя в комнате.

— Ну что притихла, как мышь, — сказал Леня.

Я сама не понимала, почему мне было так странно тревожно.

— Жалко его, да, — сказал Леня, потому что я посмотрела на газеты. — Ничего не поделаешь, — вздохнул он. — У них там империализм, борьба и все такое.

— А у нас?

— Что значит: у нас?

— Такого не может быть?

— У нас такого не может быть, — сказал он твердо. — Давай-ка ты собирайся, у нас дел полно.

Мы с ним прокатились в троллейбусе, съездили в универмаг, где купили новую раскладушку, а заодно матрас, а заодно — мне теплое пальто, потому что на носу были зима и морозы.

За обедом мы обсудили мое ближайшее будущее. Вернее, не мы, а они. О своем плане я им не сообщила, они для меня еще были не совсем настоящие.

Обсуждение длилось недолго. Мы, естественно, сказала Лена, скоро тебя определим в хорошее, подходящее место, где — не бойся — тебя никто не обидит. Но, само собой, сказал Леня, пока будем его подыскивать, ты должна ходить в школу; мы, может, месяц его будем искать или два, так что временно прикрепим в школу поблизости, давай думать в какую. В школу я готова была идти в любую, и не то что идти, а мчаться на следующий же день. Но Леня спросил: с английским или с немецким? Я так и подпрыгнула: с немецким! я учила немецкий. Решили с немецким, хотя Лена советовала с английским: английский был