Дочь предателя - [46]

Клавдия Васильевна ушла первой. Лена с Леней доедали, поторапливаясь. Леня, дозавтракав, спросил, не хочу ли я проводить гостя на вокзал. Конечно, хотела. «Дорогу помнишь?» Конечно, я помнила дорогу. «Никак боишься, что заблужусь?» — сказал Лене Иван и захохотал. Мысль о том, что человек, который только что вернулся из другого полушария, мог бы заблудиться на Маши Порываевой в десяти минутах ходьбы от вокзала, была, конечно же, нелепой, и я тоже хихикнула.

Лена с Леней ушли, мы остались втроем.

— Привез оттуда пару ракушек. Нужна ракушка с Кубы? — неожиданно спросил у меня Иван.

Я кивнула.

Он принес из рюкзака раковину. Это была шипастая океанская рапана размером с два моих кулака. «Приложи к уху», — велел Иван. — «Зачем?» — «В ней море шумит». Я, конечно, поняла, что он шутит, но раковину к уху приложила. В ней шумело море. Всего несколько дней назад в книжке, которую я взяла в школьной библиотеке по билету Владика, я прочла про Великую битву богов и титанов. В той битве Зевсу грозило поражение, но он все равно победил, потому что, когда титаны вот-вот должны были одержать верх, Океан послал к Зевсу Тритона, и тот передал ему раковину — Волшебный Рог. Стоило Зевсу в него дунуть, и голосом Рога разметало титанов во все стороны, такая была в нем сила. После битвы боги, хорошо знавшие коварство Зевса, не захотели, чтобы он владел ею и дальше. Решили они ее уничтожить, но хранила Рог печать Океана, который был старше и Зевса, и Аида, и всех их вместе сильнее. Не сумели они сломать его печать, но не отступились. И придумали тогда другой способ: разделили голос Волшебного Рога между всеми океанскими раковинами, и с тех пор он тихо шелестит в каждой. Нет, конечно, я в тот момент не подумала, будто в мифах говорится про то, что было на самом деле. Просто удивилась, когда услышала этот шелест своими ушами. Да, такая вот я была ученица шестого класса советской школы.

— Ну? — сказал нетерпеливо Иван. — Ну как?

Я молчала и слушала тихий шум моря.

— Владей, — сказал он. — У меня еще есть.

Иван открыл планшет и достал фотографии. Их я разглядывала, не смея взять в руки. Две он после мне подарил: Фидель возле автомобиля, смотрит в сторону фотографа, задумавшись, будто не замечая, что его снимают; лицо Че крупным планом — Че смеется. Оба снимка и сейчас стоят в пластиковых кувертках у меня на полке, за головой Гудона. Иногда я их меняю местами: голову Гудона отодвигаю назад, кувертки стоят впереди. Я смотрю на лица, пытаюсь понять. Иногда кажется, что понимаю.

Кроме рюкзака и планшета у Ивана была скатка. Ее он, одевшись, приладил поверх рюкзака. В скатке, как сказал Иван, были тулуп и валенки. Из Москвы он ехал в Тюмень, а оттуда дальше — в Сургутскую нефтеразведку, в Нижневартовскую партию к Василию Тихоновичу Подшибякину. Всю дорогу на вокзал он рассказывал про этого удивительного человека, который родился в крестьян­ской семье в деревне под Тулой, а после стал горным инженером и работал в Нарыме, а потом в Березове — том самом, куда двести лет назад (двести с лишним) был сослан тот самый Меншиков, — разрабатывал новое месторождение газа. Вот было же далекое, гиблое место, а теперь — нет; теперь туда пришла другая жизнь. «Представляешь ли, — говорил на ходу Иван, — до чего трудно жилось в тех краях простым людям. Холод, бедность, жизнь впроголодь. А вот пришли геологи, нашли газ, и все изменилось за несколько лет. В дома привели по трубам тепло, а высоковольтные линии от газотурбинных станций скоро потянутся и в тайгу, и в тундру, и вот увидишь, как засияет огнями весь тот суровый край». Он говорил о тайге и о геологах, которые ищут в снегах нефть и газ, с таким же увлечением, с каким час назад — о кубинских пальмах. И, наверное, потому что сам верил в то, о чем говорил, и я верила каждому слову. В его словах была сила, и в голосе была сила. И мне тогда захотелось уехать с ним, чтобы хоть одним глазком взглянуть на этих людей, а может, там у них остаться, деваться-то все равно некуда, а трудностей я не боюсь, мы в Марьинке сами живем без газа, тетя Катя готовит жратву на всю нашу ораву на кирпичной плите, которую топят углем, и пусть у нее на подхвате разнорабочий, и дядя Костя, и два дежурных, поди-ка там управься, семь потов сойдет, пока управишься.

— Вернусь — покажу тебе тайгу и геологов. Сам буду снимать, — пообещал он мне на прощанье, хлопнув ладонью по коричневому кофру, висевшему на груди.

Тут у меня промелькнула мыслишка — незаметно шмыгнуть в какой-нибудь вагон, а Ивану показаться на глаза, когда поезд уже отойдет от Москвы, но стало жалко вещей, и документов, и денег, спрятанных в портфеле, 4 руб. 37 коп.

Мы дошли до перронов.

— Пора прощаться, — сказал Иван. — Дальше… Видишь, сколько людей? Какой смысл среди них толкаться. Ну, спасибо тебе за компанию.

Я сказала спасибо за подарки.

— Ладно, — сказал он, — увидимся.

— Адрес-то оставьте, — крикнула я ему в спину.

— Адрес? — Он развернулся всем корпусом вместе со скаткой. Засмеялся. — Вернусь в Москву через неделю. Письмо дольше будет идти. Ну, бывай! До встречи!

Хорошо ему было говорить «до встречи». Я не знала, где окажусь через неделю.