Дочь предателя - [41]

Я, согнувшись, натянула ботинок.

— Если не будет электричек, поезжай любым поездом. В Тосно останавливаются все, кроме скорых...

Она стояла и смотрела, как я завязываю шнурки. Она могла бы задержать меня силой, но зачем я была ей нужна. Сказано же:  знать не знают.

— Погоди, провожу до автобуса, — спохватилась она, но я выскочила из двери, крикнув что-то нечленораздельное.

Все было так, как нас предупреждали.

Вот чего я про тот вечер не помню, так это как оказалась на набережной.

Дождь к тому времени прекратился. От черной Невы несло холодом, на набережной не было ни души. Я шла в сторону моста — в ту, откуда приехала, — потому что не знала другой дороги. Я шла быстро, торопясь скорее уйти от места, с которым меня больше ничто не связывало. Разве что кровь, которая стучала в швах на макушке, как воробьиные клювы. Но в те времена понятия не имели о ДНК-тестах, я одна знала, что во мне течет яд, а уж я-то не собиралась кричать об этом на каждом углу. Мария Кузьминична не проболтается, санитаркой так санитаркой. Папка с «Делом» осталась в Калинине. В портфеле лежали два честно купленных документа. Война для меня закончилась. Нужно было жить дальше.

Часть вторая

конец бегства

Глава 1

Представьте себе картину: раннее утро, хорошая, ясная после ночного заморозка погода, вы идете на службу. Не торопясь, в меру бодрым шагом. Вам не пришлось ждать троллейбуса, который сейчас проезжает мимо, с незакрывшимися дверями, битком набитый, сверкая на солнце чистыми стеклами и свежевымытым синим боком. Вы идете пешком, потому что живете на расстоянии одного квартала от службы. У вас прекрасная должность, зарплата, начальство и сослуживцы. Вы идете легко, в самом что ни на есть прекрасном расположении духа, в предвкушении новой рабочей недели. В руках у вас легкая сумка: спецодежду с собой носить не приходится, теперь ее стирают в служебной прачечной, а обеды в столовой вас совершенно устраивают, так что и еду с собой брать не нужно. Вы даже иногда приносите с работы что-нибудь этакое домой, хотя теперь это случается редко, потому что сын вырос, и у него у самого в столовой бывает «этакое», чем, впрочем, он догадывается вас угостить в исключительных случаях. Но вас и это устраивает: сын не должен думать о матери с утра до ночи. Вы довольны сыном, его успехами. Даже его женой. Вы довольны всем в своей жизни, включая новое коричневое пальто, и с приятностью думаете о том, как придете немного раньше, чем следует, не потому, что кто-то отметит в табеле время, а потому, что любите эти десять-пятнадцать спокойных, безлюдных минут перед началом рабочего дня. Но в тот самый момент, когда вы ставите ногу в крепком черном ботике на ступеньки, которые сходятся плавным полукругом на площадке перед тяжелыми, украшенными резьбой дверями, вы замечаете ребенка — девочку, сидящую с противоположной от вас стороны, в самом неподходящем месте, поскольку именно там останавливается машина министра. Конечно, министр появится позже, намного позже. Не те времена, чтобы министры приезжали на службу ни свет ни заря. Тем не менее вид ребенка здесь неуместен и неприятно режет глаз. У вас в эту минуту есть две — как сейчас говорится — опции: идти дальше по своей стороне, будто вы никого не заметили, или же сделать сколько-то лишних шагов, чтобы посоветовать ребенку перебраться в другое место, остальное — не ваше дело. Вы выбираете вторую, еще не замечая тревоги, вдруг зазвеневшей в прохладном воздухе: девочка, в старом осеннем пальто, в фетровой шапке, не так чтобы совсем маленькая, но и не большая, сидит, опустив плечи, и вы, повернувшись к ней, видите в ее позе усталость и безнадежность — знакомые чувства. Вам понадобится ровно одна секунда, чтобы снова впустить их в себя, и вы примете решение, которое изменит вашу жизнь.

— Здесь не сидят. Идем, — скажете вы, как можно дружелюбнее, и все-таки она вздрогнет.

— Вон туда, в ту дверь, — скажете вы, не давая ей времени на раздумье, и кивнете в сторону входа.

— Доброе утро, Клавдия Васильевна, — скажет вахтер в вестибюле, где, несмотря на высоченные потолки и включенную настольную лампу, после уличного света все покажется темным. Он удивленно поднимет брови: — Кого это вы к нам сегодня привели? Кто же это?

— Гостья, — плавно ответите вы и, взяв ключ, направитесь к лифту, чтобы подняться в свой крохотный кабинет без окна. Вы заведуете в своем блоке техническим персоналом. Иначе говоря, вы — ответственное лицо, и потому у вас есть свой кабинет. На вас лежит ответственность за подчиненных (это четыре уборщицы), за инвентарь, а также за все помещения: их состояние и чистоту, за оконные стекла, дверные ручки и трубы центрального отопления. На вашем — немного облезлом, а в остальном безупречном — желтом конторском столе стоит внутренний телефон, по которому вы, когда возникает нужда, вызываете электриков, плотников и водопроводчиков. Они приходят без задержек и относятся к вам с большим уважением, а те из них, кто работает не первый год, нередко, закончив дело, с удовольствием откликаются на предложение выпить с вами чайку. В правом углу кабинета, в тумбочке, лежат пачка чая, пакет пряников и жестяная коробка из-под печенья, в которой вы держите конфеты. Рядом — кресло (потертое, но ампир), с кофейной жаккардовой обивкой и крашенным белой краской надголовником — в него вы усаживаете почетных гостей. Дальше — книжный шкаф со стеклами, изнутри затянутыми синей саржей. За ними не книги, а тряпки, сода, стиральный порошок. Дальше — кушетка, на которой всегда сидят три технички, когда их вызывают всех четверых для получения особенно серьезных заданий или выговора, а четвертой места не остается, она садится на стул у стола. Возле двери — еще один шкаф, с двумя фанерными створками. Вы откроете обе, достанете плечики, повесите в шкаф пальто, а шляпку — замечательную, новую бежевую шляпку — положите слева на полку. Потом наденете синий халат и переобуетесь в удобные, старые кожаные туфли без каблука. Девочка все это время будет стоять как истукан. Вы ей велите раздеться, но она сделает это не сразу, а только когда вы уже извлечете из тумбочки чайник, оглянетесь через плечо и ее поторопите. Тогда она зашевелится, снимет настывшее пальто, оставшись в тонком штапельном платье и тонкой кофточке, а шапку — нет, не снимет, и так в ней и сядет к столу, а портфель будет прижимать к себе, будто в нем слиток золота.