Дочь предателя - [37]

. Шастаете по вагонам. Житья нет». «Не надо, Олег», — сказал женский голос. «Житья нет? — поднял голос инвалид. — Да ты, может, живешь, красивый такой, потому что я за тебя кровь проливал!» «Отстань от него, — сказал еще один хмурый голос. — Играй, танкист». Инвалид пробежался по клавишам. «Я сейчас милицию приведу», — сообщил молодой и, судя по шарканью, начал искать ногами обувь. Инвалид развернул меха, насколько позволил проход, потом свернул и сказал еще раз: «Я за тебя кровь проливал, сопляк». Передвинул аккордеон на спину и запрыгал по проходу. Чьи-то руки его останавливали, совали в карман деньги. Он их будто не замечал. Отталкивался сильным плечом от поручня или полки и прыгал дальше. Мой сосед положил газету на столик и стал смотреть в окно. Я тоже стала смотреть в окно и потому увидела, как пропрыгал к мокрой скамейке танкист с аккордеоном. «Почему “танкист”?» — спросила я. «Ожоги», — буркнул сосед. Начинало темнеть, моросил дождь, на перроне торговали горячей картошкой, солеными огурцами. Снова захотелось есть. Мельком вспомнился Иван Никифорович. Потом я ненадолго уснула, а проснулась с мыслью о том, что скоро приеду и заживу новой жизнью.

Глава 6

— Просыпайся, девочка, просыпайся. Сортировочная.

Это сказала надо мной проводница, которая ходила по вагону, возвращая командировочным билеты для отчета.

Как выяснилось, разбудила зря. Мы выбились из расписания и потому то и дело останавливались, пропуская то грузовой состав, то пассажирский скорый, то вообще неизвестно с какой стати. Соседи по вагону сердились, подъедали остатки еды, свертывали газетки, выносили за хлопавшую дверь последний мусор. Я одна никуда не спешила. Я прилипла к окну, за которым плыли мимо, будто кадры в кино, огромные, черные, блестевшие от дождя и фонарного света улицы. Фонарей в таком количестве я не только не видела, но и представить себе не могла. Когда мы — медленно, с лязгом — переползали через темную речку в каменных берегах, они отражались с обеих ее сторон в черной воде, как великанские бусы. Сердце у меня екало от размаха, от красоты, от предвкушения… Я сама не знала — предвкушения чего.

— Обводный, — сказал сосед напротив.

Поезд переполз на другой берег и снова остановился. Постоял за мостом, снова пополз, еще медленней, хотя, казалось, куда уж медленней. Потом улиц вдруг не стало видно, их закрыли огромные черные здания.

— Депо, — с облегчением сказал сосед.

Встал, размял спину, снял с незанятой верхней полки пальто, которое там у него лежало.

— Знаешь, как добираться? — спросил у меня.

Я кивнула. Добираться мне было недалеко: до вокзального отделения милиции.

В вагонном проходе быстро выстроилась очередь с мешками, чемоданами и баулами. Я переждала, пока она отползет к выходу. Тогда и я поднялась, проверила в кармане пальто, все ли на месте. Две оставшиеся монеты по 20 коп. и фальшивая записка никуда не делись.

Было совсем чуть-чуть, совсем капельку не по себе, но ведь главное — решить, а дальше само все сделается.

Я застегнула пальто. Заправила ладонью волосы под шапку. Проверила защелки на портфеле, где лежали свидетельство и табель. Я должна была их вы­бросить прежде, чем найду милицию, но в голове не укладывалось, как же выбросить такие ценные вещи. Я решила: сначала найду, а до тех пор пусть лежат.

Я вышла из вагона последней, едва не соскользнув ногой в дыру между порогом и краем перрона. Истершийся сырой порог был скользкий.

— Тебя что, никто и не встречает? — недовольно сказала проводница.

— Бабушка заболела, — повторила я слова Владика.

— Стой тут, горе мое, скоро освобожусь, — сказала проводница. — Доведу хоть до остановки. Ночь уже.

Когда она отвернулась, я сделала шага два в сторону, и меня тут же подхватила толпа. Я пошла вместе с толпой по перрону, который освещали белесым светом фонари с плафонами, похожими на матовые белые шары. Шел дождь с крупными снежными хлопьями. Хлопья таяли, не успевая долететь до асфальта.

На подходе к дверям в вокзальное здание толпа разделилась. Часть двинулась влево, другая вправо, третья потекла внутрь. Рассудив, что отделение милиции находится, скорее всего, внутри, я пошла вместе с третьей. Потолок там был высоченный, и я немножко на него поглазела. Толпа на ходу быстро таяла, просачиваясь в разные двери. Я читала таблички: «Зал ожидания», «Буфет», «Кассы». Таблички «Милиция» не было. На стене возле бокового выхода висела доска «Их разыскивает милиция». Я подумала: вдруг там и мое описание есть. Тогда, что бы я ни сказала, в милиции велят снять шапку и поймут, кто я такая. Проще и правильнее всего было бы подойти к доске и проверить. Но от страха я этого сделать не смогла, мне хотелось бежать от нее подальше. Бежать куда угодно.

Я повернулась к выходу, и в ту же секунду ко мне от боковой колонны двинулась девушка в милицейской форме. Я остолбенела.

— Почему одна? Потерялась? — спросила она звонким голосом.

Я хотела ответить и не смогла. Молча, достала из кармана записку и протянула ей.

Милиционерша внешне напоминала Надежду Румянцеву из «Неподдающихся»: невысокая, в светлых кудряшках, с круглыми серыми глазами. Будь она без формы, я ни за что не подумала бы, что эта девушка служит в милиции.